Читать книгу "Шуты и скоморохи всех времен и народов - А. Газо"

в своей замечательной книге «Похвала Глупости» рассказывает нам, как боги Олимпа любили развлекаться во время своих пиршеств выходками и шутками других богов.

Так, например, Меркурий забавлял и смешил всех своими проказами и проделками. Вулкан своими дурачествами и шутовством возбуждал громкий смех бессмертных обитателей Олимпа во время их пиршеств. А как смешил всех Силен своею пляскою![7] Полифем – своими уморительными и тяжеловесными движениями в то время, как нимфы едва касались пола кончиками своих носков. Пан смешил всех своими глупыми песнями, его предпочитали музам, в особенности когда нектар разгорячал мозги богов.

Если мы спустимся с Олимпа на землю, то увидим, что и смертные брали пример с бессмертных. Вельможи и богатые люди еще в самой глубокой древности держали при себе «несчастных созданий», обиженных природой в нравственном или в физическом отношении; иногда это были совершенно помешанные или безобразные карлики и карлицы, горбуны и горбуньи; их обязанность заключалась в том, чтобы смешить и развлекать своих повелителей, а иногда и предрекать им будущее и волю богов. В древности смотрели на безумие как на нечто сверхъестественное. Гиппократ считал безумие вдохновением свыше[8]. Вообще, в то время думали, что безумные могут быть хорошими оракулами и безошибочно предсказывать будущее. В Средние века было распространено такое же мнение; мы встречаем такую же мысль у многих писателей Ренессанса. Когда Панург хотел узнать, следует ли ему жениться и будет ли он счастлив в супружестве, то он созвал к себе со всех сторон сивилл и немых, монахов и врачей и, наконец, знаменитого философа Трульогана; но Панург не был удовлетворен полученными ответами, и Пантагрюэль посоветовал ему обратиться к какому-нибудь юродивому[9]: «Мне часто приходилось слышать пословицу, что безумный нередко научает мудрого. Если ответы мудрого вас не удовлетворят, то обратитесь к безумному. Вам известно, что благодаря советам, наставлениям и прорицаниям юродивых спаслось немало царей, королей и государств; благодаря их предсказаниям было выиграно много сражений и сколько избегнуто несчастий. Мне кажется, что даже не стоит приводить вам и примеров, они у всех твердо сохранились в памяти».

Обычай содержать в домах юродивых, шутов и уродов ведет свое начало из самой глубокой древности; мы встречаем этот обычай и в Азии, как, например, у персов (в Сузе и в Экбатане), а также в Африке у египтян: на фресках, украшающих гробницы древних фараонов, мы видим изображения богатых египтян, окруженных многочисленной свитой, состоящей из уродов, шутов и людей, наряженных в странные шутовские костюмы. С востока этот обычай перешел в Грецию, а оттуда в Рим. В особенности присутствие шута считалось необходимым во время пира; если во время какого-нибудь празднества не было балагура, то такое празднество считалось неполным. Эти балагуры и шуты часто занимали места тех прежних рапсодов или певцов, как Фемиуса на остров Итака или Домедокуса у Феацинеев. После плясунов, фокусников, акробатов, ученых обезьян, эквилибристов являлись шуты, которых, собственно, называли гелотопуауа (смехотворы). Эразм в своей «Похвале Глупости» описывает нам обычаи своих современников. Многие из этих обычаев были заимствованы у древних. Эразм говорит, что все празднества были бы очень скучны и однообразны, если бы тут не было бы «Глупости», которая часто проявлялась в лице кого-либо из современников, а за неимением такового нанимали шута или приглашали какого-либо паразита. Такой паразит, о котором упоминает Эразм, нисколько не отличался от профессиональных шутов. Правда, его сажали за один стол с хозяевами и их гостями, но только с условием, чтобы он был постоянно в веселом настроении духа, возбуждал бы смех, не обижался бы за оскорбления, которыми его не щадили, и с улыбкой на лице принимал бы удары брошенных в него кубков и чарок, когда разгоряченные вином гости придут в азарт и не будут помнить, что они делают. Богатые римляне постоянно приглашали к своему столу такого паразита, так как хорошо знали ему цену.

Однако название «паразит» не всегда было в презрении у людей; это слово, собственно, означало «гость»; первоначально оно применялось к тем жрецам, которые принимали участие в священных пиршествах при храмах; далее в некоторых греческих городах называли паразитами таких гостей, которых обязательно приглашали к столу главных правителей города. Но в Риме паразиты упали очень низко; таких людей обыкновенно приглашали богачи для развлечения своих гостей. Слово «паразит» означало дармоеда и лизоблюда, который платил за гостеприимство шутовскими выходками и умением приглашать гостей и возбуждать в них смех и веселье. Вот каким образом паразиты дошли до такого унизительного положения. Конечно, видна большая разница между паразитом-жрецом, участвовавшим в пиршествах после жертвоприношений, и тем римским паразитом, которого описывает Лукиан[10], философ-скептик, живший во II веке по P.X., в своем «Паразите». Вот что пишет названный философ:

«Паразит не заботится о философских вопросах, ему до них нет никакого дела, он не думает вовсе и о том, кто управляет миром, так как и к этому относится совершенно равнодушно; он убежден, что на белом свете все идет прекрасно и едва ли может идти лучше, – он пьет, ест и веселится, наслаждаясь всеми благами жизни; ночью его не тревожат дурные сновидения, так как днем у него нет никаких забот, то, конечно, нет их и ночью».

Часто паразиты и шуты заменялись философами, которые, несмотря на свою громкую кличку, играли не лучшую роль, чем те же шуты, так как, в сущности, они и были ими. Эти мнимые жрецы мудрости носили странное название аретологов. Эд. Салио и Ш. Даремберг в своем замечательном «Словаре древностей» говорят, что аретологи были особого разряда скоморохами, которых римляне приглашали к себе для развлечения; они должны были потешать присутствующих длинными речами, представлявшими странную смесь философских сентенций и плоских шуток. Быть может, такое прозвище давалось и обедневшим философам, которые опустились до роли шутов. Манефон[11] называет аретологией абсурдные речи морологоев, или рассказчиков разного вздора и плоскостей. Светоний в своем «Жизнеописании Августа» говорит, что этот император любил окружать себя во время пиршеств аретологами. Форчеллини рассказывает, что аретологи были бедные философы-стоики или циники, у которых не было ни школы, ни учеников; они обыкновенно посещали пиры богачей и занимали гостей забавными спорами о пороке и добродетели.

Конечно, умному человеку или даже просто какому-нибудь опытному шуту нетрудно было осмеять учение стоиков и циников. Известно, что даже Цицерон в одной из своих речей (pro Murena), желая осмеять Катона Утического, примкнувшего к секте стоиков, дал нам хотя и остроумный, но жестокий пример того, как легко представить в смешном и