Читать книгу "Река без берегов. Часть 2. Свидетельство Густава Аниаса Хорна. Книга 2 - Ханс Хенни Янн"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Галло-римский Марс был богом-покровителем здоровья, общим богом и в то же самое время личным защитником каждого человека.
В римское время у галльского Марса было одно прозвище, которое указывает на кельтского бога, скрывавшегося под римским именем. Это — Марс Тоутатис, Теутатис, Тотатис, Тутатис — «Марс племенной, Марс Племени». Человека, приносимого в жертву Тевтатесу, топили в бочке… Возможно, сцена жертвоприношения Тевтатесу изображена на одной из пластин котелка из Гундеструпа : очень высокая фигура (бог или жрец) окунает людей вниз головой в котел. К котлу движется группа пеших воинов, а в верхнем ряду встречная группа всадников удаляется от жертвенного сосуда. Таким образом, котел является центром замкнутого процесса: воины идут к котлу, окунаются в него и отъезжают на лошадях. Нам неизвестны ритуал и миф, к которому относится изображение. О его смысле можно только строить догадки. Одна состоит в том, что здесь представлено воскрешение из мертвых: лошадь иногда принадлежит к загробному миру, и умершие герои часто изображаются верхом на лошади.
Более правдоподобно выглядит предположение, что здесь изображена инициация, которая часто представлялась как символическая смерть; будучи переходным моментом, она разделяет две фазы жизни. Тогда воинов на лошадях можно было бы рассматривать как новых молодых членов племени, которые после инициации становятся всадниками. В таком случае гигант, который их одного за другим окунает в котел, мог бы быть жрецом, проводящим обряд. Необязательно думать, что совершающий жертвоприношение персонаж — это сам Тевтатес, хотя огромный рост как будто намекает на его сверхъестественную сущность.
У нас речь идет не о племени, а о фантастической (потусторонней) стране Угрино и о корпорации поэтов — о сакральном царе, который избирается посредством усыновления (как это происходило, между прочим, и со жрецами Кибелы). Царь — смертный человек — воплощает в себе череду предков. Так исторический император Август, когда его усыновил Юлий Цезарь, стал потомком Венеры, Марса и обожествленного Энея. Так Густав, когда вступил в особые отношения с Тутайном, получил от него новое имя Аниас (Эней). Вот что писал о существах, подобных Тутайну, римский филолог III века Цензорин (Цензорин, 3; курсив мой. — Т. Б.):
Гений — это бог, под защитой которого живет всякий, родившись. Потому ли, что его заботами мы рождаемся, или потому, что он рождается вместе с нами, или даже потому, что нас новорождёнными принимает и хранит, — но, определенно, гением он назван по связи с рождением (a genendo). Многие древние передают, что гений и дар — одно и то же ; а сократик Эвклид говорит, что вообще к каждому из нас приставлено по паре гениев…
Тот же Цензорин излагает теорию семилетних периодов человеческой жизни и кризисных состояний — совершенно аналогичную той, которую проповедует Противник Хорна (Цензорин, 14; курсив мой. — Т. Б.):
Из всех наиболее приблизились к природе те, что измерили человеческую жизнь семилетиями. Ведь почти после каждого седьмого года создает природа некие члены тела или являет что-то новое в них… И много еще о семилетиях внесли в книги врачи и философы, откуда явствует, что как при болезнях седьмые дни вызывают беспокойство и зовутся κρισιμος, так и в течение всей жизни каждый седьмой год опасен и как бы κρισιμος и зовется «климактерическим». Но составители гороскопов говорят, будто одни из этих лет тяжелее других, и, как полагают некоторые, особенно надо иметь в виду те, которыми завершаются третьи семилетия, а это — годы 21-й, 42-й, потом 63-й и последний 84-й, где Стасей положил предел жизни. А другие — и их немало — передают, что есть лишь один, тяжелейший из всех κλιμακτηρ, и это год 49-й, который образуют семижды семь лет.
«Человек кардинально меняется через каждые семь лет», — говорит таинственный собеседник Хорна в самом начале «Свидетельства» (Свидетельство I, с. 11). Именно в возрасте сорока девяти лет Хорн начинает записывать свой текст; в сорок два года умирает Тутайн (и Хорн перестает пользоваться именем Аниас); а в двадцать один год Хорн переживает кораблекрушение «Лаис» и инициационную церемонию, после которой начинается его творческая жизнь в новой стране.
Представления о гении уточняет грек (и гражданин Римской империи) Плутарх (О демоне Сократа, 20; курсив мой. — Т. Б.):
…демон Сократа был не видением, а ощущением какого-то голоса или созерцанием какой-то речи, постигаемой необычным образом, подобно тому как во сне нет звука, но у человека возникают умственные представления каких-то слов, и он думает, что слышит говорящих.
Боги украшают жизнь только немногих людей, тех, кого они пожелают сделать поистине блаженными и сопричастными божественности; а их души, освобожденные от рождения и не связанные с телом, как бы обретшие полную свободу, становятся демонами — хранителями людей, как говорит Гесиод. Не всем людям сопутствует помощь демона.
Тутайн, как бессмертное существо, хоть и кажется Хорну братом, на самом деле, быть может, является его первопредком и «отцом» — например, как участник инициационной церемонии: не он ли скрывался под маской помощницы Старика, монахини с «мужскими, немилосердными руками» (Свидетельство I, с. 292)?
Тутайн может быть и Анхизом — отцом Энея, которого тот выносит на своей спине из горящей Трои. Персонаж новеллы Янна «Свинцовая ночь» (1956) несет на спине неожиданно встреченного им пятнадцатилетнего мальчика Андерса, свое второе «Я» (Это настигнет каждого, с. 89–90):
Он не помнил ни кто сидит у него на закорках, ни почему он несет этого кого-то сквозь ночь. Он покорился судьбе.
«Жизнь, всякая молодая жизнь драгоценна. Как бы она ни складывалась, — бормотал он себе под нос. — Дымка юности… я несу на себе дымку юности».
Он сознавал, что не может продолжать диалог с собой; но хотел бы его продолжить, пусть даже с помощью слов, содержащих одни глупости и только умножающих тьму, отчасти совиновную в том, что у него теперь нет никаких намерений. Он был под своим всадником как животное: был унизительно одинок.
Анхиз, между прочим, был не только возлюбленным Венеры (как Тутайн — возлюбленным Буяны); он еще и скрещивал своих кобыл с божественными жеребцами, принадлежавшими царю Лаомедону (Илиада V, 265–273):
Эта история сближает Тутайна со сказочным Кебадом Кенией, который, воскреснув, по ночам крал у соседей лошадей, «чтобы опять и опять принимать в собственность свою землю, чтобы творить свой грех» (Деревянный корабль, с. 129 и 471–479).
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Река без берегов. Часть 2. Свидетельство Густава Аниаса Хорна. Книга 2 - Ханс Хенни Янн», после закрытия браузера.