Читать книгу "Кромешник - О'Санчес"

– Теперь порядок. Эл, командуй.

Гек, естественно, устроился в торце стола. По правую руку от него разместился Арбуз, по левую – после короткой борьбы – Тони Сторож, рядом с ним Малыш, напротив Малыша – Ушастый, рядом с Ушастым Китаец, рядом с Китайцем Вик Кисель, напротив него и Китайца расселись Гнедые (Пер все ещё был красен после неудачной попытки захватить у Тони место поближе к шефу). Дальше сидели Фант, Ворон, Блондин, Профессор, Шустрый и так далее, помельче калибром и стажем совместной работы. Должен был приехать из Картагена Сим-Сим, там обосновавшийся после освобождения, но валяется в госпитале с перитонитом. Красный прислал поздравления, роскошный гобелен местного производства и горячие извинения: никак не отъехать – дела…

По знаку Арбуза расплескали шампанское на дно больших фужеров, кое-кто нерешительно потянулся к коньяку… Гек тронул за локоть Арбуза и встал.

– Сидите, это я чтобы удобнее речь было толкать. Коньяк налить… По полной. Рад вас видеть ребята, в добром здравии и на воле. За встречу! – Гек налил шампанское в рюмку, какую остальные задействовали под коньяк; когда пена осела, вина в ней осталось едва ли на треть, но никто этого тактично не заметил и не напомнил, что шеф сам первый и нарушил свою команду «по полной». Все вскочили с рюмками в руках.

– За Ларея!…

– С возвращением!…

– За волю!…

– За шефа!… (Фант выкрикнул, зараза упрямая…)

Выпили. Сели. Гек опрокинул свою рюмку единым махом, сморщился, ухватил бутылку за длинное горло:

– «Дом Периньон». Ну и кислятина. Где кока-кола? Плесни, Тони.

Ушастый тотчас проглотил недопрожеванную закуску, отхлебнул. Точно, аж скулы сводит. Ну, Эл, тамада хренов, мог бы ради такого случая и на полусладкое расстараться, не досмотрел… А Фант – ничего, коньяк пить не пьёт, а шампанское потягивает, как будто так и надо, с понтом дела, нравится ему. Образованный…

Гек медленно жевал салат из свёклы с селёдкой, «курицей морскою», и поочерёдно разглядывал своих драбантов. Все дружно увлеклись разглядыванием тарелок и их содержимого, нет-нет да и прокидывая быстрый взгляд на угрюмого шефа – молчит, думает о чем-то. Рассердился, что ли?

Ребята взматерели. Молодёжи почти нет: Фанту возле тридцатника, Элу с Тони под сорок, столько же Китайцу. Малышу тридцатник, Киселю немногим больше… Ворон молод и Блондин, но опять же относительно, четвертак уж разменяли мальчишечки… И все привыкли к самостоятельной жизни, когда над душой никто не висит. Одной рюмки мало, напряжены, веселье не клеится.

– А ну, ещё по одной! Эл, распорядись… За тех, кого уж нет с нами. Помянем ребят, земля им пухом. Всех не перечислить, а пусть каждый молча вспомнит тех, кто по сердцу, оно и правильно будет. – Гек налил себе кока-колы, то же сделали искательные Гнедые, Фант долил к себе в бокал остатки шампанского из последней бутылки, остальные предпочли коньяк.

– Джеффри! – Фант поперхнулся и вытянул шею в его сторону. – Ты «Коготок» простукивал перед банкетом? – Арбуз и Фант одновременно затрясли головами: ещё бы, почти неделю подряд Фант со своими ассистентами изгалялся, перепробовал на стенах «Коготка» и в округе весь свой арсенал – чисто абсолютно.

– Хорошо. Не то что бы тайны какие обсуждаем, а не люблю, когда всякие лягавые лезут в морду грязными когтями. Блондин, э-э, Джек, ты Сим-Сима и Луня последний видел? Пойдём, расскажешь мне, что там и как. Эл, комната есть?… Когда горячее подадут?… Да мы за пятнадцать управимся, только я вилку возьму и крабовый салат. Парни, кушайте как следует, не скучайте, я скоро вернусь…

Блондин числился паршивой овцой в своём этническом стаде, ибо он был сицилийцем, рождённым в Бабилоне, а принял для себя урочий образ жизни. Невысокий, чернявый, он был тих и свиреп, когда дело доходило до крови, незаметен и молчалив, когда касалось всего остального. После знаменитой резни, которую некогда учинил покойный Дядя Джеймс, сицилийская звезда навсегда потускнела на уголовном небосклоне Бабилона. Время лечит раны; сицилийская диаспора продолжала жить, плодить уголовников из своей среды и импортировать из-за обеих сторон океана, но сфера их деятельности, как, впрочем, и у корсиканцев, отныне не пересекала языковой барьер. Все родственники Блондина по мужской линии сгинули в кровавых разборках, и его ждала та же участь, но, чтобы принять свой крест и отнести его на кладбище, Блондину следовало жить среди земляков по законам своего народа. Он же, в возрасте шестнадцати лет, вместе с первым сроком за взлом магазина, принял другую судьбу и другую жизнь. Гек приметил его давно, ещё на одной из пересылок, когда двадцатилетний Блондин собрался убить вертухая «за оскорбление матери», взяв тем самым подрасстрельную статью. Гек объяснил ему, что таким образом не успокоить всех матершинников страны, и своей властью запретил отчаянному нетаку вершить праведный суд. Для этого пришлось-таки серьёзно его избить (без членовредительства) и главное – убедить его в неправильности подхода к жизни. Гек угробил три дня, чтобы Блондин не склонился, не сломился перед силой, а нутром прочувствовал справедливость Гековых доводов. Конечно, Геку здорово помогло знание сицилийских традиций и укладов, хотя ни жестом, ни словом он не показал Блондину (Сальваторе Марино), что имеет представление о Сицилии. Как бы то ни было – Блондин уверовал. Ему не хватало, видимо, авторитета, который он мог бы принять и поставить над собой, Ларей занял эту нишу.

На воле в Бабилоне, как ни странно, Блондин действовал как бы по информационной части, комплексно дополняя епархию Фанта: в его задачи входила организация информаторской, агентурной сети. Бары, притоны, мельницы, публичные дома, букмекерские точки и прочие злачные места города кишели стукачами и агентами. Одни работали на Контору, другие на Службу, третьи на крупные банды (случались и совместители, но век их был не долог, как правило). А Блондин внедрял и прозванивал своих людей, по возможности – «чистил» чужих… Держался он Малыша и Ушастого, хотя и с Арбузом и Сторожем имел постоянные контакты. Он очень уважал познания Фанта и недолюбливал Гнедых. Стукнуло ему недавно двадцать пять лет, и таланта по своей линии было ему не занимать. В силу этого (а также и благодаря протекции Ларея) он был заметным человеком, имел вес, так сказать, но поскольку не желал до конца принимать для себя гангстерские обычаи, понимая себя уркой, то и продвинулся меньше, чем мог бы рассчитывать при другом мировоззрении.

Рассказывал он сжато и точно, Гек ни разу не застал его врасплох неожиданными вопросами. Когда он был не в курсе – не вывёртывался, так и говорил: «не знаю». Геку это было по душе… Спрашивал он, конечно, не только о зоне и о Луне с Сим-Симом…

Без Ларея народ расслабился. Гнедые как ни в чем не бывало выпили кока-колу и доверху наполняли стопари коньяком, раз, второй… И другие не отстали. И речи не шло, что кто-то напьётся и потеряет над собой контроль – ребята крепкие и понимают границы, но морды у многих раскраснелись, галстуки съехали в стороны… Включили музыку. Из невидимых динамиков хриплые негритянские голоса выкрикивали матерные частушки… О-ба! Ребята, ребята, Ларей!… Гек, как и рассчитал заранее, вынырнул в зал на минутку, «запивку забыл», перекинулся словом с одним, с другим и опять исчез за занавеской. То, что и требовалось: мужики знают, что он с ними, где-то рядом, но и не давит, не стесняет их своим присутствием… Потом подали горячее: Ларею – его любимые ромштексы, остальным – тоже мясо, всякое разное, и свинину, и телятину, но только не ромштексы, из почтения к Самому… Ещё часа два с половиной продолжался потом праздник, поскольку Гек счёл себя обязанным приватно поговорить с каждым из гостей, проявить внимание и уважение. Даже с Гнедыми разговаривал поочерёдно, что, кстати, высоко оценили только они сами, но отнюдь не остальные присутствующие: Гнедые – гнилые ребята, склочные, базарные, все им только пушками размахивать и кусаться без разбору, таким и одна аудиенция на двоих – слишком много чести…