Читать книгу "Франклин Рузвельт. Человек и политик - Джеймс Макгрегор Бернс"

Кроме того, выиграл референдум 1944 года по вопросу участия США в Объединенных Нациях. «Великое предательство» 1920 года не должно повториться. Рузвельт укрепил свою позицию в преддверии будущих переговоров. Из-за рубежа поступали поздравления — от Черчилля, Сталина и Мао Цзэдуна.

Избирательная кампания отобрала максимум сил у президента. Временами он совершенно пренебрегал отдыхом, приходилось быть в напряжении длительные периоды времени. После выборов президент казался уставшим более чем когда-либо; аппетит ухудшился, цвет лица говорил об утомлении. Но Бруенн обнаружил, что давление у него во время участия в избирательной кампании понизилось; осмотрел президента через две недели после выборов: легкие чистые, пульс четкий, размеренный; шумов в сердце не прослушивается; давление 210 на 112.

Политически победу нельзя считать абсолютной. Республиканцы повержены, но это отнюдь не относится к двум партиям в конгрессе. «Нечестивая» коалиция консервативных демократов и республиканцев в основном контролирует конгресс, по крайней мере его решения по внутриполитическим проблемам. Преимущество Рузвельта — 3,6 миллиона голосов избирателей при общем числе 48 миллионов — самое минимальное со времени победы Вильсона над Хьюзом в 1916 году с микроскопическим перевесом. В ретроспективе представляется примечательным, что 42-летний губернатор, не имевший ни военного, ни дипломатического опыта, так приблизился к выдающемуся лидеру мирового масштаба в разгар глобальной войны. Более важно, что события в Восточной Европе угрожали уничтожить те самые предпосылки, благодаря которым Рузвельт победил на выборах и исходя из которых взял на себя торжественные обязательства перед американцами.

ЕВРОПА: ТРЕЩИНЫ УВЕЛИЧИВАЮТСЯ

Европа томилась надеждой и страхом, сотрясалась переменами и конвульсиями. После того как немцев выдворили из Франции и Греции, а Красная армия заняла обширные территории, тлевшие подспудно политические проблемы вспыхнули ярким пламенем. Рузвельт надеялся отложить решение политических проблем до окончания войны, но политические проблемы не ждали, особенно в Восточной Европе.

Теперь Польша связала на несколько месяцев войну и политику, старые конфликты и будущие надежды, чикагских боссов и кремлевских стратегов. По просьбе Рузвельта и других Сталин в начале августа встретился в Москве с Миколайчиком только для того, чтобы побудить «эмигрантскую группу» принять условия Комитета национального освобождения люблинских поляков. Две польские стороны встретились, но не смогли договориться. В это время Рузвельт ощущал дома возросшее давление со стороны американцев польского происхождения. В Вашингтоне и во время своей предвыборной поездки в Чикаго он обещал представителям польско-американского конгресса, что принципы Атлантической хартии в целом и целостность Польши в частности будут защищены.

Агония Варшавы предвещала будущую беду. Когда в конце августа советские войска приблизились к польской столице, подпольные силы Сопротивления, лояльные главным образом лондонским полякам, ударили по немцам из домов, заводов, канализационных колодцев. Временами город охватывали ожесточенные бои. Через несколько дней, когда сражение приобретало все более отчаянный характер, варшавские поляки попросили помощи у Черчилля, и он убедил Рузвельта послать маршалу совместную телеграмму: «Мы думаем, как отнеслось бы мировое общественное мнение к тому, что антинацистские силы в Варшаве были бы брошены фактически на произвол судьбы. Считаем, что мы все трое должны сделать максимум возможного, чтобы спасти как можно больше патриотов. Мы надеемся, что Вы немедленно доставите польским патриотам по воздуху необходимое снаряжение. Или не поможете ли нашим самолетам побыстрее сделать это? Надеемся на Ваше согласие. Фактор времени чрезвычайно важен».

Ответ Сталина произвел шок: «Рано или поздно правда о горстке преступных властолюбцев, затеявших в Варшаве авантюру, станет явной. Эти элементы, играя на доверчивости варшавян, подставили практически безоружных людей под удары немецкой артиллерии, бронетехники и авиации. В результате возникла ситуация, которая идет не на пользу освобождения поляками Варшавы, а на пользу гитлеровцев, которые жестоко расправляются с гражданским населением...» Сталин обещал тем не менее, что его войска постараются отбить немецкие контратаки и возобновить наступление близ Варшавы.

Гнев Сталина проистекал частью от разочарования: его войска фактически отброшены от Варшавы яростными немецкими контратаками; варшавские поляки не согласовали с ним свои планы. Он подозревал, что они пытаются использовать его в своих целях. Он не желал, чтобы американские и английские летчики совершали полеты над его тыловыми базами, особенно в то время, когда его войска откатываются назад. Но маршал движим также холодным расчетом. Теперь он взял на себя целиком обеспечение люблинских поляков. Он не будет предлагать помощь в освобождении Варшавы от нацистов только для того, чтобы она осталась в руках польской буржуазии, пешки Лондона и Вашингтона. Пусть лучше варшавские авантюристы уничтожат себя своей безрассудной акцией.

В последней попытке Черчилль попросил Рузвельта согласиться на совместную телеграмму, которая упросила бы Сталина позволить самолетам союзников совершить посадку за линией русского фронта, после того как они сбросят военные грузы осажденным полякам. В частном порядке Черчилль предлагал Рузвельту в случае отказа послать самолеты все равно, а там «посмотреть, что из этого выйдет». Рузвельт не согласился. Как ни обескуражило президента отношение Сталина к варшавской трагедии, он опасался, что давление на Москву поставит под угрозу более важное долгосрочное военное сотрудничество с Россией, особенно на Дальнем Востоке. В середине сентября Сталин наконец отступил и позволил бомбардировщикам сбросить некоторые грузы. Но поздно — сопротивление выдыхалось.

Погибло четверть миллиона варшавских поляков; большая часть города обращена в руины. Каким-то образом Рузвельту удалось выстоять перед домогательствами Черчилля и Миколайчика в отношении Варшавы и в то же время сохранить поддержку в ходе избирательной кампании американцев польского происхождения. Он даже попросил Черчилля воздержаться от любых спорных заявлений о Польше до дня выборов. Через две недели после выборов, когда бывший посол Артур Блисс Лейн настаивал, чтобы Рузвельт потребовал от Москвы сохранения независимости Польши, и добавил, что, если страна, имеющая самую большую в мире армию, флот и ВВС, не демонстрирует силу, она никогда не состоится, президент резко спросил:

— Не хотите ли вы, чтобы я начал войну с Россией?

В отчаянии Миколайчик обратился непосредственно к Рузвельту. В своей телеграмме он жаловался, что его принуждают принять линию Керзона без всяких оговорок. Поляки будут чувствовать себя ужасно обманутыми, если после всех усилий и жертв потеряют почти половину своей территории. «Я с благодарностью сохраняю в памяти гарантии, которые даны мне в ходе наших переговоров в Вашингтоне, касающиеся особенно Львова и смежных территорий». В последние шесть столетий Львов был польским городом не меньше, чем Краков и Варшава. Не бросит ли на весы президент свое решающее влияние, обратившись к Сталину?

Президент послал Миколайчику уклончивый ответ, добавив, что Гарриман обсуждал с польским лидером вопрос о Львове в частном порядке. Через несколько дней Миколайчик, зажатый между осторожностью союзников и воинственностью своего окружения, но, очевидно, сохранявший по отношению к Рузвельту добрые чувства, ушел в отставку. В результате Рузвельт и Черчилль остались без лидера лондонских поляков, который мог служить мостом между Москвой и люблинскими поляками. Стремясь выиграть время, Рузвельт в середине декабря обратился к Сталину с просьбой не признавать люблинскую группировку до встречи трех лидеров в январе.