Читать книгу "Краткая история семи убийств - Марлон Джеймс"

– Ну и что толку, если б ты меня убил, Джозеф? Вместо меня подослали бы еще кого-нибудь. Менее приветливого.

Он отходит от меня и оттягивает каркас койки так, что тот с чугунным грохотом падает. Матрас соскальзывает на пол. Джоси усаживается на пружины, в мою сторону даже не глядя.

– Чего Юби хочет от моего сына?

– Ничего он от него не хочет. Он и от тебя-то ничего не хочет. Лишь бы ты не совался в Нью-Йорк. Я так полагаю.

– А чего хочет ЦРУ?

– Раста на ЦРУ не работает… Извини, шутка c бородой. Я здесь не затем, Джоси, чтобы рассказывать, кто меня послал. Расслабься, никому твой сынок не нужен. По мне, так пускай он становится хоть таким, как ты. И ведь надо же: все было тип-топ, поверь мне, все шло как по маслу, пока ты сам все не обгадил. Тебе не хватило ума попасться хотя бы тогда, когда у власти стояло твое правительство.

– Я не хочу, чтобы кто-то тронул моего сына, Луис.

– Я тебе уже сказал, Джоси: мне твой сын не нужен.

– А насчет проводков под моим домом – это правда?

– Ну конечно, правда, язви тя. Мы с тобой оба знаем: у тебя на блеф нюх, как у собаки.

Он смеется, я тоже. Жаль, что здесь негде присесть. Он все еще смеется, когда я, согнувшись, усаживаюсь на пол, припав спиной к коридорной стене и не спуская с Джоси глаз.

– Но при всем при этом ты так и не говоришь, кто тебя прислал.

– Я думал, ты уже сам догадался. Ответ я держу только перед двумя-тремя людьми.

– Ты его держишь перед любым, у кого чек пожирнее.

– Не совсем. Я известен тем, что иногда делаю вещи pro bono.

– Даже не знаю, что это значит.

– Ну и не мучься.

– Забавно: никто даже не заходит проверить, что здесь такое происходит, при эдаком расколбасе.

– Сегодня, hombre, никто сюда не войдет.

– Надо было догадаться об этом в ту же секунду, как ты сюда вошел. То есть имени ты мне так и не назовешь?

– Может, тебе еще сказать, кто убил Кеннеди?.. Черт, шутки у меня сегодня какие-то плоские.

– Да, Доктор Лав, сегодня я что-то от них не смеюсь.

Я пожимаю плечами. Он встает и подходит к решетке прямо напротив меня.

– Что, если я не стану петь насчет чувствительных вопросов?

– Ты имеешь в виду то, о чем как раз грозился спеть?

– Ага.

– А ты знаешь, что на сегодня чувствительно, а что нет?

– Ты в самом деле считаешь, что один человечек не может кого-то помножить на ноль?

– Блин, как вы, ямайцы, любите отвечать на вопросы вопросами… Но что ответить, Джоси, я не знаю: это ведь ты держишь карты в рукаве.

– Скажи своим, что мы можем кое о чем договориться. Пусть они играют без мухлежа, и тогда я смогу разом потерять память обо всем, что было до восемьдесят первого года. Могу сказать, что все дороги ведут ко мне. Что семьдесят шестой не их рук дело, и семьдесят девятый тоже. Это же УБН, им нужен только приговор по наркоте.

– И тогда в комедиях по телику перестанут показывать ляпы с Нэнси Рейган.

– Что?

– Еще одна неудачная шутка.

– Скажи своим, что я могу продать им потерю памяти, и не за такие уж большие деньги.

– Не делай этого, Джоси.

– Не делать чего?

– Не пресмыкайся.

– Где ты видел, чтобы лихие люди пресмыкались?

– Тогда просто не проявляй себя в недостойном свете.

– Я просто проявляю благоразумие, Луис. Ты хоть раз видел, чтобы я действовал неблагоразумно? Думаешь, у людей в УБН есть какие-то доказательства? Мой адвокат говорит: схватить я могу от силы семерик, и то лишь за наркоту и рэкет. Больше мне ничего пришить не могут.

– Ты многое забываешь с удобством для себя.

– Что, например?

– То, о чем ты до сих пор помалкивал. Ты говорил так: если руками янки тебя сцапают, то ты за собой поволокешь всех. Цитата не совсем точная, но в твоем цветистом стиле. Так вот, muchacho: все складывается так, что…

– Ты оглянись вокруг. Вавилон пал? Нет? Что ты вообще думаешь, Луис? Ты в самом деле считаешь, что у них на меня есть управа? После того как они раструбили обо всем в крупной газете, собрали большущую свору репортеров, где распинались, что выиграли войну с наркотиками, глянь, как быстро они на все наплевали, поняв, что на меня нет управы. Устраивают обкидку дерьмом, перекраивая Рональда Рейгана в Джорджа Буша, борются якобы за то, чтобы спасти драгоценных белых девушек от участи черных крэк-блудниц. И смотри, как только я расплевался со всем этим янки-ебаторием, меня тут же сгребли и отправили прямиком обратно в Копенгаген, как будто ничего и не было. Но я, Луис, своих друзей не забываю. Как и тех, кто бросает меня гнить, когда убить меня у них не получилось. Я все запоминаю, Луис. Медельин, мне думается, тоже запомнит.

– А ты уверен, Джозеф, что меня послал как раз не Медельин?

Как обычно, при взгляде на лицо Джоси ничего разглядеть нельзя. Нужно смотреть на его руки – на то, как у него вот так как сейчас сжимаются кулаки, как напрягаются и слегка сутулятся плечи, как он вдыхает и плавно, носом выдыхает воздух, как сейчас, а спина распрямляется, каменея. Чувствуется, что эти слова угодили куда надо. И вот он выговаривает так тихо, что я чуть ли не прошу его повторить:

– Так тебя послал Медельин?

– Ты же знаешь, сказать тебе я не могу. Но серьезно, Джозеф, все уже не важно. По большому счету. Ты говоришь мне, что можешь от себя сделать, предлагаешь сделку. Но ты ведь знаешь, брат, как делаются дела. Если б сделки были им все еще интересны, они прислали бы сюда кого-нибудь другого. Не меня.

– Ясен месяц.

– Я с ними разговоров не веду, они со мной тоже. Весточек от них я тебе не тараню, равно как и от тебя им. Так уж все устроено. Если Доктор Лав в твоем городке, бро, значит, поделать уже ничего нельзя. И время вышло.

– Эх, надо было мне отсечь тебе руку…

– Может быть. И все же твою маленькую династию я оставляю в покое. Так, как есть.

– Как я узна́ю, что ты не думаешь убить моего сына?

– Уже никак, Джоси. Но если за ним кто-нибудь явится – не будем себя обманывать, ты ж знаешь, что рано или поздно это произойдет, – то, во всяком случае, это буду не я.

Он смотрит на меня долго и пристально – по всей видимости, обдумывает, хотя лицо совершенно непроницаемое.

– Держи Юби в сторонке от моего мальчика.

– Джоси, твой сынок ему на дух не нужен. Но сообщение я пошлю. И он меня послушается.

– Почему?

– Ты знаешь почему.