Читать книгу "Особые поручения: Декоратор - Борис Акунин"

– Эт-то еще что за вольности? –удивился Захаров и глянул на привязанную к ноге трупа табличку. – МарфаСечкина, 16 лет. А, помню. Самоотравление фосфорными спичками. Поступила вчераднем. Однако при обоих ушах была, отлично помню. Куда ж у ней правое-топодевалось?

Коллежский советник достал из карманапудреницу, молча раскрыл ее, сунул патологоанатому под нос.

Тот взял ухо недрогнувшей рукой, приложил квишневой дырке.

– Оно! Это в каком же смысле?

– Хотелось бы узнать от вас. –Фандорин приложил к лицу надушенный платок и, чувствуя подступающую дурноту,приказал. – Идемте, поговорим там.

Вернулись в анатомический театр, которыйтеперь, невзирая на разрезанный труп, показался Эрасту Петровичу почти уютным.

– Т-три вопроса. Кто здесь был вчеравечером? Кому вы рассказывали про расследование и про мое в нем участие? Чейэто почерк?

Коллежский советник положил перед Захаровымобертку от «бандерори». Счел нужным добавить:

– Я знаю, что писали не вы – ваш почеркмне известен. Однако, надеюсь, вы понимаете, что означает сияк-корреспонденция?

Захаров побледнел, охота ерничать у него явнопропала.

– Я жду ответа, Егор Виллемович. Вопросып-повторить?

Доктор помотал головой и покосился на Грумова,который с преувеличенным усердием тянул из зияющего живота что-то сизое.Захаров сглотнул – на жилистой шее дернулся кадык.

– Вчера вечером за мной сюда заезжалитоварищи по факультету. Отмечали годовщину… одного памятного события. Их былочеловек семь-восемь. Выпили тут спирту, по студенческой памяти… Прорасследование, возможно, сболтнул – плохо помню. День был вчера тяжелый, устал,вот и развезло быстро…

Он замолчал.

– Третий вопрос, – напомнилФандорин. – Чей почерк? И не лгите, что не узнаете. Почерк характерный.

– Лгать не приучен! – огрызнулсяЗахаров. – И почерк я узнал. Только я вам не доносчик, а бывший московскийстудент. Выясняйте сами, без меня.

Эраст Петрович неприязненно сказал:

– Вы не только бывший студент, но еще инынешний судебный врач, д-давший присягу. Или вы запамятовали, о какомрасследовании идет речь? – И совсем тихим, лишенным выражения голосом,продолжил. – Я могу, конечно, устроить проверку почерка всех, кто с вамиучился на факультете, только на это уйдут недели. Ваша корпоративная честь приэтом не пострадает, но я позабочусь о том, чтобы вас отдали под суд и лишилиправа состоять на г-государственной службе. Вы, Захаров, меня не первый годзнаете. Я слов на ветер не б-бросаю.

Захаров дернулся, трубка заерзала влево-вправовдоль щели рта.

– Увольте, господин коллежский советник…Не могу. Мне после руки никто не подаст. Я не то что на государственной службе,вовсе по медицинской части работать не смогу. А лучше вот что… – Желтыйлоб эксперта собрался морщинами. – У нас сегодня продолжается гуляние.Договорились собраться в семь у Бурылина. Он курса не окончил, как впрочем,многие из нашей компании, но время от времени встречаемся… Я дела как раззавершил, остальное может Грумов докончить. Собирался умыться, переодеться иехать. У меня тут квартира. Казенная, при кладбищенской конторе. Очень удобно…Так вот, если угодно, могу вас к Бурылину с собой захватить. Не знаю, все ливчерашние придут, но тот, кто вас интересует, там будет наверняка, в этом яуверен… Извините, но это всё, что могу. Честь врача.

Жалобные интонации патологоанатому снепривычки давались плохо, и Эраст Петрович сменил гнев на милость, не сталприжимать собеседника к стенке. Только головой покачал, удивляясь причудливойгуттаперчивости корпоративной этики: указать на вероятного убийцу, если с нимвместе учился, – нельзя, а привести в дом к бывшему соученику сыщика –сколько угодно.

– Вы усложняете мне з-задачу, но ладно,пусть будет так. Уже девятый час. Переодевайтесь и едем.

* * *

Пока ехали (а ехать было неблизко, наЯкиманскую), все больше молчали. Захаров был мрачнее тучи, на расспросы отвечалнеохотно, но все же про хозяина кое-что выяснилось.

Зовут – Кузьма Саввич Бурылин. Фабрикант,миллионщик, из старинного купеческого рода. Его брат, многими годами старшеКузьмы, ударился в скопческую веру. «Отсек грех», жил затворником, копилкапиталы. Собирался «очистить» и младшего брата, когда тому исполнитсячетырнадцать лет, но аккурат в канун «великого таинства» Бурылин-старшийскоропостижно скончался, и подросток остался не только при своем естестве, ноеще и унаследовал все огромное состояние. Как едко заметил Захаров, запоздалыйстрах за чудом уцелевшее мужество наложил отпечаток на всю дальнейшую биографиюКузьмы Бурылина. Теперь он обречен всю жизнь себе доказывать, что не скопец,вплоть даже и до изрядных излишеств.

– Зачем такой б-богач поступил намедицинский? – спросил Фандорин.

– Бурылин чему только не обучался – и унас, и за границей. Любопытен, непостоянен. Диплом ему ни к чему, поэтому курсанигде не закончил, а с медицинского его погнали.

– За что?

– Да уж было за что, – неопределенноответил эксперт. – Скоро сами увидите, что это за субъект.

Освещенный подъезд бурылинского особняка,выходящего фасадом на реку, был виден издалека. Один он и сиял яркими,разноцветными огнями на всей темной купеческой набережной, где в Великий постспать ложились рано, а свет без нужды не жгли. Дом был большой, выстроенный в нелепоммавританско-готическом стиле: вроде бы с остроконечными башенками, химерами игрифонами, но в то же время с плоской крышей, круглым куполом над оранжереей идаже с минаретообразной каланчой.

За ажурной оградой толпились зеваки,разглядывали празднично освещенные окна, неодобрительно переговаривались: настрастной, в последнюю седмицу великой четыредесятницы, и такое непотребство.Из дома на безмолвную реку выплескивало приглушенным взвизгом цыганскихскрипок, гитарным перебором, звоном бубнов, взрывами хохота и еще по временамкаким-то утробным порыкиванием.

Вошли, сбросили верхнее на руки швейцарам, итут Эраста Петровича ждал сюрприз: под черным, наглухо застегнутым пальто наэксперте, оказывается, был фрак и белый галстук.

В ответ на удивленный взгляд Захаров кривоулыбнулся:

– Традиция.