Читать книгу "Лето, прощай - Рэй Брэдбери"

Глава 31

Проиграл, думал Квотермейн. Эту партию я проиграл. Шах. Мат.

Под умирающим предзакатным солнцем Блик толкал перед собойего инвалидное кресло, будто тачку с корзиной урюка. На глаза наворачивалисьслезы, и Квотермейн ругал себя за это последними словами.

– Господи! – воскликнул он. – Что же это было?

Блик ответил, что и сам не уверен: с одной стороны,серьезное поражение, но с другой – маленькая победа.

– Ты что, издеваешься – «маленькая победа»?! – рявкнулКвотермейн.

– Ладно, ладно, – сказал Блик. – Больше не буду.

– Ни с того ни с сего, – разволновался Квотермейн, – сразмаху мальчишке…

Тут ему пришлось сделать паузу, чтобы справиться с удушьем.

– …по физиономии, – продолжил он. – Прямо по физиономии. –Квотермейн касался пальцами губ, точно вытаскивая из себя слова. Он тогда ясноувидел: из мальчишеских глаз, как из открытой двери, выглядывал он сам. – Ая-то при чем?

Блик не отвечал; он по-прежнему вез Квотермейна через бликии тени.

Квотермейн даже не пытался самостоятельно крутить колесасвоего инвалидного кресла. Сгорбившись, он неотрывно смотрел туда, гдезаканчивались проплывающие мимо деревья и белесая река тротуара.

– Нет, в самом деле, что стряслось?

– Если ты сам теряешься, – сказал Блик, – то я – тем более.

– Мне казалось, победа обеспечена. Вроде расчет был хитрый,тонкий, с подковыркой. И все напрасно.

– Да уж, – согласился Блик.

– Не могу понять. Все складывалось в мою пользу.

– Ты сам их вывел вперед. Расшевелил.

– Только и всего? Значит, победа за ними.

– Пожалуй, хотя они, скорее всего, этого не ведают. Каждыйтвой ход, в том числе и вынужденный, – начал Блик, – каждый приступ боли,каждое касание смерти, даже смерть – это им на руку. Победа там, где естьдвижение вперед. В шахматах – и то победа никогда не приходит к игроку, которыйтолько и делает, что сидит и размышляет над следующим ходом.

Следующий квартал они миновали в молчании; потом Квотермейнзаявил:

– А все-таки Брейлинг был не в своем уме.

– Ты про метроном? Да уж. – Блик покачал головой. – Запугалсебя до смерти, а то, глядишь, остался бы жив. Он думал, можно стоять на местеи даже пятиться назад. Хотел обмануть жизнь, а что получил? Надгробные речи даторопливые похороны.

Они свернули за угол.

– До чего же трудно отпускать, – вздохнул Квотермейн. – Вотя, например, всю жизнь цепляюсь за то, к чему единожды прикоснулся. Вразумименя, Блик!

И Блик послушно начал его вразумлять:

– Прежде чем научиться отпускать, научись удерживать. Жизньнельзя брать за горло – она послушна только легкому касанию. Не переусердствуй:где-то нужно дать ей волю, а где-то пойти на поводу. Считай, что сидишь в лодке.Заводи себе мотор да сплавляйся по течению. Но как только услышишь прямо покурсу крепнущий рев водопада, выбрось за борт старый хлам, повяжи лучшийгалстук, надень выходную шляпу, закури сигару – и полный вперед, пока ненавернешься. Вот где настоящий триумф. А спорить с водопадом – это пустое.

– Давай-ка еще кружок сделаем.

– Как скажешь.

Косые лучи падали сквозь листву, мерцая на тонкой, словнокалька, коже стариковских запястий; тени играли с угасающим светом. Каждоедвижение сопровождалось еле слышными шепотками.

– Ни с того ни с сего. Прямо в лицо! А ведь он мне принескусок торта, Блик.

– Да, я видел.

– Почему, почему он это сделал? Таращился на меня – и какбудто впервые видел. Не в этом ли причина? Нет? Почему же он так поступил? А ведьиз него выглядывал не кто иной, как я. И уже тогда я понял, что проиграл.

– Скажем так: не победил. Но и не проиграл.

– Что на меня нашло? Я возненавидел это чудовище, а потомвдруг возненавидел самого себя. Но почему?

– Потому, что он не приходится тебе сыном.

– Глупости!

– И тем не менее. Насколько мне известно, ты никогда несостоял в браке.

– Никогда!

– И детей не прижил?

– Еще не хватало! Скажешь тоже!

– Ты отрезал себя от жизни. А этот мальчуган тебя подсоединилобратно. Он – твой несостоявшийся внучок, от него к тебе могла бы идтиподпитка, жизненная энергия.

– Верится с трудом.

– Сейчас ты обретаешь себя. Кто обрезал телефонные провода,тот потерял связь с миром. Другой бы продолжал жить в своем сыне и в сынесвоего сына, а ты уже собирался на свалку. Этот парнишка напомнил тебе онеотвратимости конца.

– Довольно, довольно! – Вцепившись пальцами в жесткиерезиновые шины, Квотермейн резко остановил кресло-каталку.

– От правды не уйдешь, – сказал Блик. – Мы с тобою двастарых дурака. Ума набираться поздно, остается только подтрунивать над собой –все лучше, чем делать вид, будто так и надо.

Блик расцепил пальцы друга и свернул за угол; умирающеесолнце окрасило стариковские щеки здоровым румянцем.

– Понимаешь, – добавил он, – вначале жизнь дает нам все.Потом все отнимает. Молодость, любовь, счастье, друзей. Под занавес это канетво тьму. У нас и в мыслях не было, что ее – жизнь – можно завещать другим.Завещать свой облик, свою молодость. Передать дальше. Подарить. Жизнь даетсянам только на время. Пользуйся, пока можешь, а потом без слез отпусти. Этодиковинная эстафетная палочка – одному богу известно, где произойдет еепередача. Но ты уже пошел на последний круг, а тебя никто не ждет. Эстафетупередать некому. Бежал, бежал – и все напрасно. Только команду подвел.

– Вот как?

– Именно так. Ты не причинил мальчишке никакого вреда.Просто хотел заставить его немного повзрослеть. Было время, вы оба с нимнаделали ошибок. Теперь оба ноздря в ноздрю идете к победе. Не по своей воле –просто деваться вам некуда.

– Нет, пока что у него есть фора. Была у меня мысль –растить этих сорванцов, как саженцы для могилы. А я всего-навсего предложил им…

– …любовь, – закончил Блик.

Квотермейн так и не выдавил из себя это слово. Приторное,слащавое. Такое пошлое, такое правдивое, такое докучливое, такое чудесное,такое пугающее и в конечном счете для него совершенно потерянное.