Читать книгу "Руки Орлака - Морис Ренар"

Прекрасно. Я закажу все, что вам требуется, у Бальдена.

Он писал, обдумывая каждую строчку.

Мсье де Крошан тихим голосом – из уважения к работе профессора – сказал на ухо Розине:

– Вы не говорили ему о том кошмаре, который наблюдали собственными глазами?

Розина резко повела головой из стороны в сторону, что означало «нет».

«Зря я ей об этом напомнил», – подумал шевалье.

Еще до возвращения на улицу Гинемера Розина пообещала себе во всех подробностях описать этот зримый кошмар профессору Серралю. Пока нож, помеченный знаком «X», появлялся только в кошмаре, она полагала его лишь плодом возбужденного воображения спящего человека. Но происшествие с кремового цвета филенчатой дверью в значительной степени изменило ее намерения. Этот нож, помеченный знаком «X», появлявшийся и в мире снов, и в мире фактов, похоже, был связан с какой-то известной Стефену тайной; и теперь Розина считала неблагоразумным давать посторонним людям понять, что существует некая загадка, одна мысль о которой повергает ее мужа в трепет. Быть может, Стефен, будучи человеком впечатлительным от природы и еще более – после катастрофы, слишком тревожился. Быть может, это его помешательство усиливалось из-за… чего?.. Какого-то совершенного проступка?.. Нависшей над ним угрозы?.. Возможно, для нее в сотню раз лучше было бы все рассказать, чем молчать! Она хотела этого всем сердцем! Но пока она не могла быть ни в чем уверена – молчание было единственным правилом поведения, молчание обо всем, что могло быть следствием случившегося в вагоне поезда PLM в ночь с 16 на 17 декабря. От людей порой не знаешь, чего и ждать. Возможно, ей не следовало рассказывать о кошмаре даже мсье де Крошану…

Серраль закончил перечитывать свои предписания.

– Вот, – сказал он. – И думаю, вы и без меня понимаете: главное – никаких огорчений! Покой, развлечения, милочка, упражнения, при удобном случае путешествия – словом, вся уже известная программа.

Да, Розина ее знала – программу Серраля. Знала и то, насколько эта программа разорительная: и от слов хирурга, напомнивших об этом, у нее больно кольнуло сердце. Подобно многим другим артистам, Стефен доверил распоряжаться финансами жене. И как выкручиваться Розине теперь, когда не стало поступлений от концертов и жить приходится на весьма незначительный доход?

Она скрыла свое замешательство за очаровательной улыбкой и покинула спасителя Стефена с тысячами благодарностей.

– А он великолепен, этот тип! – признал шевалье. – Но почему вы не рассказали ему о кошмаре?

– Потому что полагаю, вы были правы, мой друг. Это было виде́ние не Стефена, а Розины.

Вместо ответа мсье де Крошан принялся тенором напевать «La donna è mobile…»[33], сперва сыграв на «фаготе», которым в данном случае выступил его нос, ритурнель[34] к этой арии.

– Спасибо за итальянский, очаровательный бигофон![35]

Отмахнувшись театральным жестом от ее сарказма, шевалье пропел длинную последовательность «пом-пом-пуди-падила» из «Брабансоны»[36].

Розина улыбнулась:

– Теперь еще и бельгийский?[37] Так вы полиглот?

Крошан рассмеялся и предложил ей руку по обычаю почти забытой, к его глубочайшему сожалению, эпохи Луи Наполеона, героя которой он пытался разыгрывать.

На улице Гинемера Розина покинула своего «кавалера». Спирит извинился за то, что не мог подняться в квартиру. Он был бы и рад поздороваться со Стефеном, но его ждали на улице Асса для спиритического сеанса.

Он уже удалялся, когда Розина бросила вдогонку:

– Передавайте от меня привет Гийому и Оскару!

То было не очень-то любезно по отношению к ее свекру, но она сделала это не специально. Она была счастлива и даже успела забыть о своих финансовых тревогах. Ей казалось, что предписание Серраля, сложенное вчетверо и лежавшее в ее кошельке, вернет в дом благополучие.

Едва она поднялась на лестничную площадку третьего этажа, как застыла на месте от изумления.

Это был сон, аберрация слуха! Или же случилось чудо?.. Неужели Стефен излечился?

Из квартиры доносились звуки «Венгерской фантазии» Листа в исполнении Стефена. Розина не могла ошибиться. То и правда была решительность его выпадов, филигранность и тонкость его фразировки!

Не веря своим ушам, Розина подошла к двери и через все еще не заделанную дырочку принялась слушать.

Она, эта дырочка, сейчас была крошечным «окошком», выходившим в мир тайн и загадок. Это отверстие, несколько секунд бывшее пронзенным ножом сердцем призрака, казалось, соединяло этот мир с миром иным.

Действительно ли в этом мире звучала «Фантазия»? Ее окутывала дымка тайны. Казалось, рояль находится где-то далеко-далеко, в глубине какой-то немыслимой пещеры. И… Но что это? Ах, должно быть, это и в самом деле был сон! Оркестр! Вступление оркестра! Аккомпанемент струнных инструментов!.. Но до чего же гнусавые звуки!

Какое жестокое разочарование! Розина все поняла. Это был граммофон!

Она бесшумно вошла.

Стефен был в спальне, стоял у установленного на комоде аппарата.

Из разверзшегося рупора, из огромного вьюнка, откуда вместо аромата исходили звуки, беспрестанно возникал шумный призрак умершего времени. Стефен прежний заставлял слушать себя Стефена нынешнего, словно мертвец, который открыто досаждает человеку живому.

Ох! Эти «замерзшие слова», как выражался Франсуа Рабле, повергли Розину в невыразимую печаль! Надо ж было такому случиться, чтобы, едва родившись, самое пленительное открытие – открытие, удерживающее в своих эфемерных голосах жизнь, – поступило на службу смерти!

Даже если бы этот гигантский черный цветок, этот звонкий цветок врос своими таинственными корнями в могилу, это не произвело бы на Розину более гнетущего впечатления.

– Я купил эту штуку, – несколько смущенно пояснил Стефен. – Тебя это удивляет, не так ли? Мне никогда особо не нравилась… таким образом воспроизведенная музыка. Если помнишь, с полгода тому назад я исполнил у братьев Тапе четыре или пять композиций. Вот они, на этих дисках… Эти диски со спиральными бороздками – все, что от меня осталось. Мне они напоминают погребальные плиты японцев…

– Стефен, Стефен, не говори так! Мы должны продолжать надеяться! При должном уходе и неизменном терпении твои руки обязательно станут такими же, как и раньше. Нужно лишь захотеть. Вот, посмотри!

Она развернула предписание.

– Тебе его выдал Серраль? – спросил он.

По губам его пробежала загадочная улыбка.

– Ты несправедлив, Стефен!

Он на минуту задумался.

– Что ж… Да, так и есть, ты права: я несправедлив. Ты права и в другом: нужно браться за дело и извлечь отсюда, – он продемонстрировал свои руки, – все, что только возможно.

Давно он не выказывал подобной решимости. Голос был твердым, подчеркнутым страстной мимикой – словно звуковой призрак прежнего Стефена оживил Стефена нового, и из контакта со своей ушедшей силой выздоравливающий почерпнул силу, необходимую для сражения с судьбой. На лице его отражалось отчаянное желание победить… Стефеном овладела навязчивая идея.

Ибо он