Читать книгу "Потерянная принцесса - Алина Немирова"

На сорок два человека, считая тевтонцев и туранцев вместе, было всего два шатра. Побольше – для туранского предводителя, малый – для обоих братьев-рыцарей. Остальные воины коротали ночи под открытым небом, закутавшись в плащи. Кроме тех, кто был в дозоре, конечно.

Бруно, впрочем, и не спал. Полулежал на подстилке, держа руку в головах, близ мечевого эфеса.

Лютгер отстегнул свой меч, положил его в изголовье. Опустился на кошму.

– Что мы делаем, брат? – голос Бруно прошелестел чуть слышно, как порыв ночного ветра.

– Готовимся отойти ко сну, – Лютгер пожал плечами.

– Я не об этом, и ты понимаешь. Что мы делаем, брат? Находимся в услужении магометанина, помогаем ему в его начинаниях?

Луна была изрядно на ущербе, но еще сильна. Лучи ее косо падали на покрывало шатра, проходя перед этим сквозь сплетение ветвей – и пятная белый полог диковинным теневым узором.

– Ты тоже понимаешь все. Мы на службе Ордена, брат.

– Да. Это я понимаю.

Лютгер стянул сапоги, выставил их наружу, не забыв перевернуть. Шатер был окружен кольцом волосяного аркана, который вроде бы надежно останавливает скорпионов и прочую кусачую нечисть – но лучше не давать ей шанса забраться в голенище.

– Тогда у тебя не должно быть сомнений. Тебе известно, против какого врага заключен союз, – даже если ни магистр, ни этот… Гюндуз-оглы не считают правильным говорить о союзе вслух. И тебе известно, что враг этот не делает различий меж крестом и полумесяцем. Ты же видел его!

– Видел. И обагрил руки его кровью. Как и ты, – Бруно вздохнул в темноте. – Значит, именно ради победы над этим врагом ты сейчас бренчал на виоле перед магометанским вождем и говорил ему угодливые речи?

В голосе Бруно звучала усталая обреченность. Он словно уже настроился на положительный ответ – и готов был себя убеждать: «Даже если так – я все равно верен Ордену и исполню свой проклятый долг, пускай это и погубит мою душу…»

Поединки в Ордене запрещены куда более строго, чем охота и турниры.

– Не угодливые, просто вежливые. И не на виоле. И не ради этого, – терпеливо объяснил Лютгер. – Вообще-то одна только вежливость осуждения не заслуживает, особенно по отношению к тому, кто нам обоим жизнь спас… и кто нам с тобой, брат, просто по возрасту даже скорее в деды годится, чем в отцы. А еще, если вспомнишь, прежде я перед братьями пел неоднократно, остальные братья, кто струнному искусству обучен, тоже лютню в руки брали. Устав Ордена не воспрещает. Тебя, кажется, это ранее не смущало.

– Ты и вправду не видишь разницы, брат? Одно дело, когда мы меж собой это искусство являем: тут, если все время помнишь, что ты воин-монах и крестоносец, то хоть о прощании с возлюбленной пой. Лишь бы не о фрау Минне [17], которая умучивает сердца своих воздыхателей шестнадцатью разными способами. Но перед… ними, – это слово Бруно будто выплюнул, – разве что кройцляйт достойно исполнить!

Кройцляйт. Песни о крестовых походах. Ну да, разумеется, для этого Великий магистр присоединил их к туранскому отряду. И старый туранец, бросая в бой свой маленький отряд, дабы спасти тех, кто терпел поражение, – он, конечно же, мечтал о том, что спасенные будут петь ему именно об этом.

Хотя…

– Может быть, и так, брат. Как раз нашему спутнику на крестоносцев сетовать нечего. С христианами он никогда не воевал, единоверцы ему не в помощь, в помощь мы – а нас не было бы здесь без крестовых походов. Чтобы понять это, я уже сделал все, что мог. А теперь настало время, когда нужны твои умения.

– Мои?!

Говорят, старый конь воспламеняется при звуке боевого рога. Видеть такое вживе Лютгеру не доводилось. Но выглядеть оно должно было как-то похоже.

– Тише! – зашипел Лютгер.

Бруно кивнул, покаянно прижимая ладонь к губам. Глаза его сияли.

– Говори же, брат-рыцарь! – прошептал он.

– Арабский язык мы знаем оба. Тюркский – ты один. Слушай же: не Гюндуз-оглы, а Эртургул Гюндуз-оглы. Эртургул, сын Гюндуза. Из города под названием Сёгют. То есть о том, что такое Сёгют, я ничего не знаю – но, надо думать, это все же город, раз у него есть стены…

4

Рынки рабов бывают разные.

Иные расположены в старинных городах и сами печатью уважаемой старины отмечены. Сотни лет на постоянном месте, со своими обычаями, за толстыми стенами, под охраной умелых и опытных стражей – все это поневоле уважением обрастает. Иной раб за честь готов почитать, что был на том рынке куплен, хвастается потом этим всю жизнь.

Бывают рынки поспешные: на пристани или вовсе на пиратском берегу, близ караванной тропы, на ежегодном племенном торжище.

Бывают тайные. Не потому, что на свете есть места, где рабство совсем уж напрочь запрещено (может, и есть, но о них никто не слышал), а… В общем, много причин бывает.

Этот был явный, но вовсе невиданного образца – подвижный.

Медленно, важно тянулся богатый караван по известной тропе, широко раскинув вокруг паучью сеть охраны, – разбойникам и думать нечего сунуться. Только в обычных караванах весь товар – во вьюках, у этого же на верблюдах лишь малая толика перевозилась, в специальных носилках или паланкинах.

Красивые дети в нежном возрасте. Особо ухоженные девушки, нетронутые или, наоборот, тщательно обученные тому высокому искусству, которое мужчины ценят превыше всего. Диковинные уродцы и карлики-потешники, то увечно неуклюжие, то ловкие, как нечистый зверь обезьяна: один из них шустро лазил по верблюду, как по дереву, прыгал с горба на горб, уцепившись за какие-то распорки на сбруе, вставал вверх ногами и читал при этом то суры из Корана, то фривольные стихи таких достоинств, что краснели тянущиеся сзади верблюды… Тот, на котором ехал сам потешник, не обращал внимания ни на выкрики его, ни на кувырки – он тоже был специально обучен. Как и бредущий впереди, на котором как раз сейчас привселюдно, для острастки прочим невольникам, пороли провинившуюся рабыню. Он, не сбиваясь с ноги, лишь изредка недовольно взревывал, перекрывая ее визг, когда какие-то из ударов, предназначенных ей, случайно приходились по нему.

Основной товар, что попроще, бредет рядом с верблюдами своим ходом. Женский и мужской. Покупатели, стянувшиеся к шествию каравана, ездят вокруг, вертко маневрируя между горячими конями стражи и осликами ведущих учет караванных писцов, привычно нагибаются с седел, заставляют товар открывать рот и показывать зубы, некоторых принуждают раздеваться и осматривают внимательней… Бешено, с руганью в полный голос, торгуются – но их голоса тонут в ослином реве.