Читать книгу "Эдельвейсы для Евы - Олег Рой"

– Да, Герман, конечно!

– Вспомни, пожалуйста, кому ты рассказала о завещании? Басе не говорила. А кому?

– Господи, да никому, конечно! Разве можно раньше времени распространяться о таких вещах?

– Ты извини, если я лезу не в свое дело… Но, тому человеку… которому ты звонила с вокзала? Ты вроде сказала, что кого-то встретила, собираешься замуж?

– Нет, братик, и ему я ничего не говорила. Удержалась, хотя и очень хотелось, конечно… Только тебе и Лизе.

– Час от часу не легче! Какой еще Лизе?

– Ну, Лизе Телепневой, моей подруге! Разве ты ее не помнишь?

На лице сестры было совершенно искреннее недоумение, и я некстати вспомнил, что точно так же искренне удивлялась Светка, когда выяснялось, что я или Юлька не знаем кого-то из ее кумиров, каких-нибудь героев любимых мультяшек.

– Дочка, что это такое нарисовала? Что это за зверь?

– Это не звель, это смешарик!

– Что еще за шарик?

– Ну смешарик, ты что не знаешь? – И взгляд такой же чистый и недоуменный. Я увидел Светку так ясно, словно она стояла передо мной, и сердце сжалось от боли.

Виктория тем временем рассказывала:

– Когда ключи завалились за тумбочку, Лиза как раз была у меня, мы собирались на концерт. Я при ней нашла письмо, при ней распечатала, прочла… Посоветовалась с ней, рассказать ли Басе или сначала сообщить тебе. Она подтвердила, что будет лучше, если мы с тобой поговорим с Басей вместе, подготовим ее… И, кстати, тоже велела мне никому не рассказывать о завещании.

– А сама, значит… Черт, черт, черт! – я был вне себя. Попадись мне сейчас под руку эта неведомая Лиза Телепнева, я бы ей шею свернул.

– Ну что ты, Герман! – запротестовала Виктория. – Лиза не может иметь никакого отношения к этим событиям! Мы с ней дружим уже лет двадцать, она человек порядочный и надежный! Как ты мог подумать, что она…

– Я и не говорю, что она сама организовала похищение. Но наверняка раззвонила о наследстве по всему городу! Так, что это дошло до каких-то бандитов!

– Да нет, это тоже сомнительно! – снова возразила Виктория, но уже не так уверенно.

– Мне обязательно надо будет встретиться с этой Лизой!

– Как скажешь, Герман…

Несколько минут мы молчали, занятые своими мыслями.

– И что ты собираешься делать? – тихо прервала паузу сестра.

– Пока не знаю, – честно отвечал я.

– Если хочешь, я тебе подскажу. Я перед отъездом навела кое-какие справки – как оформляют германские визы и вообще… Слушай.

Глава 5Пани Барбара

Ей часто снился родной город. Не тот современный мегаполис, полный иномарок и рекламных плакатов, который глядел на нее с присланных Германом фотографий и мелькал иногда в телевизионных новостях, и не тот обукраиневшийся Львив, который она увидела, когда однажды выбралась туда в конце семидесятых вместе с внуком, тогда еще старшеклассником, и поразилась обилию современных панельных и силикатного кирпича домов, украинской речи и трогательно-забавных надписей в духе «Смачно як у мами».

Нет, ей виделся совсем другой город, тот польский Львов, что был городом ее детства. После таких снов она, проснувшись, всегда еще подолгу лежала в постели и вспоминала мощенные булыжником улочки, маленькие кофейни, где так вкусно пахло свежевыпеченной сдобой, фонари, желтевшие в ночи, как маячки, строгие костелы с неизменными букетиками на ограде, чумазых трубочистов со щетками, воркующих на крышах голубей, молочников, развозящих по домам молоко, девочек в белых платьицах для первого причастия, напоминающих маленьких ангелочков, обворожительных старушек в шляпках прошлого (а теперь уже позапрошлого!) столетия, старинные брамы[4]в домах, которые уже тогда, больше полувека назад, были таки-и-и-ми древними! Сколько воды утекло с тех пор… Сейчас ей уже семьдесят шесть. Старуха. Значит, никогда уже ей не пройтись по родной Шпитальной, не постоять у витрин универмага «Пани Ванда», не заглянуть в кондитерскую к веселой Марысе. Впрочем, Марыси давно уже нет на свете, да что Марыси, нет тех магазинов, тех кафе, тех улиц… Дома, конечно, стоят, что им сделается: они были там до нее, будут и после. А ей скоро, наверное, уже уходить. И Бася вздыхала и закрывала глаза. Как давно было все это – молодость, война, любовь, далекий западный город…

– Проше пани, «Фллькишер беобахтер» и «Дер Ангрифф». – Звякнули монетки, и мужская рука в черной кожаной перчатке потянулась за газетами. Перед ее киоском стоял немецкий офицер. Это ее, конечно, не удивило. Чему удивляться: идет война, в городе немцы. Удивило другое – офицер обращался к ней на польском языке. И улыбался так хорошо. Другие офицеры просто бросают рейхсмарки и чеканят: «Дойче альгемайне цайтунг» или «Франкфуртер цайтунг». По всему было видно, что офицер, кроме этой фразы – проше пани, – по-польски больше ничего не знает.

«Вот чудак, – улыбнулась она. – Специально, похоже, выучил». И это было приятно. Лица она его тогда, конечно, не рассмотрела, да и не пыталась это сделать. Не пристало юной паненке разглядывать незнакомых молодых мужчин. Да еще немцев.

Офицер пришел за газетами на следующий день, потом еще и еще. И тогда она все-таки увидела, что глаза у него карие и добрые и что улыбка мягкая-мягкая, а губы – потрескавшиеся. И что на пальце левой руки – перстень с замысловатым вензелем. Купив газеты, офицер никогда сразу не отходил, а стоял у киоска, перелистывая сначала одну, потом другую. Это не всегда было удобно: зимний ветер переворачивал газетные листы, и они с шумом трепетали своими бумажными крыльями, норовя вырваться из рук.

Но в какой-то день офицер не появился, не сказал свое «проше пани». И назавтра не пришел. И на послезавтра… Не то чтобы ее это огорчило, совсем нет. Но сказать, что она вообще не заметила его отсутствия, тоже было нельзя – это оказалось бы неправдой.

Однажды в марте, поздним вечером, перед самым закрытием киоска, она услышала в окошке знакомый голос:

– Проше пани…

Она не сразу его узнала – он был не в привычной для нее форме, а в элегантном темно-синем плаще. На голове – велюровая шляпа: такие стоят немалых денег.

– Извините, господин офицер, но ваши «Фллькишер беобахтер» и «Дер Ангрифф» уже закончились. Вы пришли сегодня слишком поздно, – эти слова были произнесены ею на прекрасном немецком языке.

– Вы говорите по-немецки? – От удивления у молодого офицера брови поползли вверх.

– И говорю, – улыбнулась девушка, – и пою.

– Наверное, у вас был хороший учитель, – офицер был явно рад возможности просто и легко пообщаться с миловидной паненкой.

– Мой папа был немцем.

– Он погиб? – осторожно спросил собеседник.