Читать книгу "Одиннадцать видов одиночества - Ричард Йейтс"

— Спасибо, милая, — сказал он.

Сигарета при этом подпрыгивала в его губах. Затем он откинулся на подушки, вытянул на простыне ноги в носках.

— Гарри, ты как себя чувствуешь? — спросила Майра.

— Отлично чувствую.

— Выглядишь ты уже лучше, — соврала она. — Тебе бы теперь немного веса набрать, и вообще все будет отлично.

— Давай раскошеливайся! — произнес голос, перекрывший шум радиоприемников.

Оглядевшись по сторонам, Майра увидела, что по центральному проходу к ним подкатывается в инвалидном кресле маленький человечек — перебирая по полу ногами, как и все туберкулезники, потому что, если крутить колеса руками, приходится сильно напрягать грудь. Он направлялся прямиком к кровати Гарри, улыбаясь во весь свой желтозубый рот.

— Раскошеливайся, — повторил он, припарковав кресло возле кровати.

Из повязки на груди незнакомца торчал кусок резиновой трубки. Завиваясь кольцами, он спускался по пижамной рубахе, к которой крепился английской булавкой, и концом своим входил в резиновую крышку бутылки, тяжело оттянувшей нагрудный карман.

— Давай-давай, раскошеливайся, — все твердил незнакомец.

— Ах да. — Гарри рассмеялся. — Прости, Уолтер, я и забыл.

Открыв ящик прикроватной тумбы, он достал оттуда долларовую купюру и вручил ее маленькому человечку. Тот сложил ее, ловко орудуя тонкими пальцами, и убрал в карман — тот же, где лежала бутылка.

— Ну что, Гарри, — удовлетворенно проговорил он, — сочлись, что ли?

— Сочлись, Уолтер, — подтвердил Гарри.

Уолтер откатился в своем кресле назад и развернулся, и тогда Майра увидела, что его грудь, спина и плечи сильно искалечены, так что и смотреть страшно.

— Простите, что влез в разговор, — бросил он через плечо, обращаясь к Майре, и бледно улыбнулся.

Она тоже улыбнулась:

— Ничего страшного. — Когда он укатился прочь по тому же проходу, Майра спросила: — О чем вообще речь?

— Да так, мы пари заключили на бой, который был вечером в пятницу. А я совсем забыл.

— Понятно. Я его раньше видела?

— Кого, Уолтера? Конечно, милая, я почти уверен. Ты наверняка видела его, когда я был в хирургии. Старина Уолтер там больше двух лет пролежал, а обратно сюда его перевели только на прошлой неделе. Парню нелегко пришлось. Но он молодец, воля железная.

— А что это за штука у него на пижаме? Что за бутылка?

— Дренаж, — объяснил Гарри, вновь опускаясь на желтую подушку. — Старина Уолтер — отличный парень. Я рад, что он вернулся. — Затем он понизил голос, чтобы никто, кроме Майры, не слышал. — Сказать по правде, он один из немногих хороших ребят, кто остался еще в этой палате. Многих уже нет, а некоторые в хирургии.

— А новые ребята тебе не нравятся? — спросила Майра — тоже вполголоса, чтобы Ред О’Мера не услышал: ведь он появился здесь не так давно. — Мне кажется, они славные.

— В общем, они нормальные, наверное, — согласился Гарри. — Просто мне проще общаться с такими, как Уолтер. Мы через многое вместе прошли. В этом все дело, хотя… не знаю. Эти новички иногда раздражают меня — их манера говорить, например. Вот, скажем, они ровным счетом ничего не знают о туберкулезе, а думают, что знают все. И попробуй им слово скажи. В общем, это иногда раздражает.

Майра сказала, что вроде бы понимает, о чем он, но ей показалось, что тему лучше сменить.

— Ирене эта больница очень понравилась — рождественская елка и все остальное.

— Правда? — Гарри очень аккуратно протянул руку и стряхнул пепел с сигареты в безупречно чистую пепельницу, что стояла на прикроватной тумбе. После долгого лежания в кровати он стал очень аккуратным и осторожным. — А как дела на работе?

— Наверное, неплохо. Помнишь, я рассказывала тебе, как девушку по имени Дженет уволили за то, что она задержалась после обеденного перерыва, и как мы все боялись, что начальство начнет закручивать гайки?

— Да-да, помню, — подтвердил Гарри, но было видно, что он этого не помнит и вообще не очень-то слушает.

— В общем, кажется, все рассосалось. На прошлой неделе Ирена с двумя другими девочками вместо получаса вернулись с обеда почти через два часа, и никто им ничего не сказал. Причем одна из девчонок, Роза, уже месяца два как ждет увольнения, но даже ей никто ничего не сказал.

— Серьезно? — переспросил Гарри. — Вот здорово.

Повисла пауза.

— Гарри, — позвала Майра.

— Что, милая?

— Тебе ничего нового не сказали?

— Нового?

— Ну, то есть придется тебе делать операцию на другой стороне или нет?

— Нет, милая, не сказали. Я ведь говорил тебе: теперь об этом речь зайдет не скоро. Я ведь, кажется, подробно все объяснил.

Рот его расплылся в улыбке, но хмурый взгляд, казалось, говорил: «Что за дурацкий вопрос». Таким же взглядом он когда-то, давным-давно, отвечал на вопрос: «Как ты думаешь, когда тебя отпустят домой?»

На сей раз он стал объяснять:

— Пойми, сначала мне нужно оправиться после этой последней операции. В этом деле спешить нельзя, нужно двигаться шаг за шагом. Нужен долгий послеоперационный период, чтобы можно было сказать, что я чист, тем более в моем случае, когда уже было несколько рецидивов за последние — сколько там? — четыре, кажется, года. Так что теперь нужно выждать, не знаю сколько — полгода, наверное, а то и больше, — и посмотреть, как пойдут дела на этой стороне. И тогда уже определяться, что делать со второй стороной. Может, сделают еще одну операцию, а может, и нет. Ты ведь понимаешь, милая, в таком деле ничего нельзя сказать наверняка.

— Конечно, Гарри, я понимаю, прости. Я не хотела задавать глупые вопросы. Просто хотела знать, как ты себя чувствуешь и как вообще дела. Тебе больно?

— Нет, уже совсем не больно, — сказал Гарри. — Во всяком случае, если не поднимать руку слишком высоко, например. Если поднять, бывает больно, а еще во сне я иногда перекатываюсь на этот бок, и тогда тоже больно, но если находиться в более или менее нормальном положении, совсем не больно.

— Вот и хорошо, — сказала Майра. — Я очень, очень рада.

Оба молчали довольно долго, как им показалось, и в окружении разнообразных звуков — шума радиоприемников, смеха и кашля, которые раздавались с соседних коек, — молчание их казалось странным. Гарри с отсутствующим видом принялся листать большим пальцем страницы журнала «Попьюлар сайнс». Майра остановилась взглядом на фотографии в рамке, что стояла на прикроватной тумбе: на снимке они были вдвоем, перед самой свадьбой, во дворе у ее матери, в Мичигане. Она казалась совсем юной и длинноногой в этой юбке образца 1945 года и явно не умела еще одеваться и не знала, как встать, и вообще ничего еще не знала и готова была ко всему, а на лице — детская улыбка. А вот Гарри… удивительное дело, но на этой фотографии он казался даже старше, чем теперь. Наверное, оттого, что лицо у него было круглее и вся фигура крепче, да и одежда способствовала: на нем была темная короткая куртка, на ногах — сияющие сапоги. Ах, до чего же он был хорош собой, с этим волевым подбородком и с твердым взглядом серых глаз, — гораздо симпатичнее, например, чем коренастый, чересчур крепко сколоченный Джек. Теперь же, когда Гарри сильно похудел, и губы, и глаза у него как-то смягчились, и в целом он стал похож на худенького маленького мальчика. Его изменившееся лицо теперь хорошо подходило к пижаме.