Читать книгу "Охотники за нацистами - Эндрю Нагорски"

Свое первое обвинение молодой прокурор закончил словами, которые десятилетиями будут находить отклик у тех, кто ищет меру правосудия для столь масштабных преступлений. Пятьдесят лет спустя их повторил в суде прокурор Международного трибунала ООН по делам о преступлениях в Югославии и Руанде: «Если подсудимые уйдут от наказания, закон потеряет всякий смысл, и люди будут жить в страхе».[123] На второй день оглашение обвинительного заключения было завершено, и следующие месяцы были посвящены показаниям подсудимых.

Майкл Масманно, председатель суда из Пенсильвании, вскоре убедился, что слова Ференца о численности жертв «были не преувеличением, а суровой реальностью».[124] Невысокого прокурора он называл «Давидом, схватившимся с Голиафом»:[125] тот решительно отметал все доводы подсудимых, пытавшихся переложить вину на командование или оправдаться тем, что они проявляли «гуманность» при выполнении приказов.

Масманно помогали в деле еще двое судей, но, по словам Ференца, тот фактически руководил судопроизводством сам. В 1920-е Масманно, сын итальянского иммигранта, уже успел прославиться,[126] когда защищал известных анархистов Никола Сакко и Бартоломео Ванцетти[127] и отличался любовью к театральным эффектам. В 1930-е судья объявил кампанию против вождения в нетрезвом виде и вынудил 25 человек, отбывавших наказание за преступления, совершенные в состоянии опьянения, присутствовать на похоронах шахтера, сбитого пьяным водителем. А еще он предупредил, что любого, кто подвергнет сомнению существование Санта-Клауса – тем самым «вызывая детские страдания», – обвинят в неуважении к суду. «Если для закона существует Джон Доу,[128] то, конечно, нужно признать и существование Санта-Клауса»,[129] – заявил он.

Ференц не знал, чего ждать от столь одиозной персоны. Особенно его взбесило, когда Масманно отклонил ходатайство об исключении доказательств защиты – «фактов, основанных на слухах, явно сфабрикованных документов и пристрастных свидетелей».[130] Судья потом открыто заявил Ференцу и его команде, что примет любые доказательства защиты, «вплоть до подробностей половой жизни пингвинов». Отсюда и появился термин «правило пингвинов».

Ференц заметил, что Масманно проявляет особый интерес к показаниям некоторых подсудимых, например, Отто Олендорфа – отца пятерых детей, изучавшего право и экономику, имевшего докторскую степень в области юриспруденции – и возглавлявшего айнзацгруппу D, пожалуй, самую беспощадную и смертоносную. Молодой прокурор выбрал Олендорфа именно потому, что тот был одним из самых высокообразованных массовых убийц в истории.

Обращаясь непосредственно к Олендорфу, Масманно тщательно подбирал слова: «Солдат, идущий в бой, знает, что ему придется убивать, но он знает, что вступает в бой с таким же вооруженным противником. Вам же предстояло убивать беззащитных людей. Неужели вопрос моральной оценки такого приказа не приходил вам в голову? Давайте представим, что (я не хочу никого оскорбить этим вопросом) вам приказано убить свою сестру. Неужели вы не дадите этому приказу моральную оценку в том смысле, правильно ли это или неправильно с моральной, а не с военной или политической точки зрения? Соответствует ли это понятиям гуманности, совести и справедливости?»[131]

Олендорфа его слова сильно потрясли, он сжимал кулаки, растерянно оглядывая зал. Как позже вспоминал Масманно, «он сознавал, что человек, который убьет собственную сестру, превратится в нечто меньшее, чем человек». Олендорф лишь попытался увильнуть от ответа: «Я не в состоянии, ваша честь, рассматривать этот случай в отрыве от прочих».

По ходу процесса Олендорф не только утверждал, что не имел права подвергать сомнению приказы командования, но и пытался выдать казни за самооборону. Как позднее подытожил Ференц, он утверждал, что «коммунисты угрожали Германии, евреи все как один – большевики, а цыганам вовсе нельзя доверять».[132]

Конечно же, подобные рассуждения никак не могли помочь Олендорфу и остальным обвиняемым. Тем более что они были в состоянии разобраться в ситуации лучше, чем кто бы то ни было. «Сомневаюсь, что за обычным столом общественной библиотеки одновременно можно найти столько образованных людей, сколько их собралось на скамье подсудимых по делу об айнзацгруппах в Нюрнберге»,[133] – писал позже Масманно.

Генерал Тейлор, выступивший с заключительным обвинением, подчеркнул, что подсудимые «были ответственны за невероятную по масштабам программу массового истребления людей» и что предъявленные доказательства явно подтверждают вину в «геноциде и других военных преступлениях против человечества, заявленных в обвинительном акте».[134] Примечательно, что не только Ференц, но и Тейлор, который позднее осуществлял надзор за последующими Нюрнбергскими процессами, использовал новый термин Лемкина.

Вернувшись в Пенсильванию, Масманно больше не выносил смертных приговоров. Он был набожным католиком и опасался за свою душу, а после вердикта по делу айнзацгрупп несколько дней провел в ближайшем монастыре. Ференц впредь тоже не требовал смертной казни для подсудимых, однако, как он признался позднее, тогда, в Германии, он так и «не смог выбрать другое наказание соразмерно совершенным преступлениям».[135]