Читать книгу "Черный русский. История одной судьбы Уцененный товар (№1) - Владимир Александров"

Драсдейлу стало неприятно; он понял, что нужно «дать задний ход», поскольку «подобный обман может привести к щекотливым затруднениям»; более того, ему нужно было придумать, как бы достойно отступить назад после своих слов, что ему, мол, безразлично, как Фредерик его запишет.

– Зарегистрировался ли уже мой друг? – спросил он.

– Нет, сар… Я как раз идти в его комнату, сар.

– Вот и хорошо, – сказал Драйсдейл Фредерику. – Не стоит его беспокоить. Твое описание подойдет ему как нельзя лучше, а я под ним впишу свои настоящие имя и «родословную».

Вот так и вышло, что юный английский друг Драйсдейла удостоился того, что Драйсдейл с присущим ему несколько неуклюжим остроумием назвал «величайшей честью в своей жизни», – превращения «на мгновение в американца и сенатора».

Как всякий слуга или официант, Фредерик, конечно, старался снискать расположение клиентов при помощи почтительной мины и манеры держать себя: во-первых, этого требовала профессия, а во-вторых, от этого зависели чаевые. Так или иначе, в его последующих встречах с Драйсдейлом, который проведет в «Отель де Пари» месяц, прежде чем продолжит свое неспешное путешествие вдоль средиземноморского побережья, мы можем увидеть спокойную уверенность Фредерика в себе и его владение местными культурными нормами, которые он понимал намного лучше, чем его клиент.

Самоуверенность и светскость Фредерика не соответствуют упрощенному портрету, данному Драйсдейлом в его заметках. Когда Фредерик увидел Драйсдейла и англичанина, идущих через вестибюль гостиницы к двери в первый вечер после их прибытия, то поспешил вмешаться, чтобы предупредить возможный конфуз:

– Извинясь, сар… но не идти ли вы в «Кассино», сар?

– Нет, – ответил я, – не сегодня. Мы идем в кафе.

– О, я принес извинения, сар, – сказал он. – Я только хотел сказать, что они никого не пускают в «Кассино» вечером, если не в вечернем костюме, сар, и подумал, что это было бы бесцеремонно, если вы подошли к двери и вас не пускают. Это можно днем, сар; но вечером они хотят вечерний костюм. Извинясь, сар.

В другой раз Фредерику довелось объяснять Драйсдейлу и англичанину, как попасть в «Казино», которое было закрыто для местных жителей: «Вы должны лично просить билета, сар. Но это нет проблем. Нужно просто войти в дверь, они проверят вас через минуту и направят на правильную дорогу. У них прекрасно зоркие глаза, сар». Это, конечно, мелкое замечание, касающееся рутинного дела, но это все же и наблюдение, сделанное человеком наблюдательным и любящим хорошо выполненную работу.

Фредерик был необычайно прямолинеен, когда дело касалось его способностей в сравнении со способностями коллег, особенно коренных монегасков. «Приходится привозить официантов во все гостиницы, сар, – объяснял он однажды Драйсдейлу, – эти коренные даго[14] ничего не знавают».

Непринужденность и самоуверенность Фредерика могли только возрасти в условиях личной свободы и социальной терпимости, которые он обнаружил в Старой Европе. Его впечатление, что он лучше своих товарищей в том, чем все они занимаются для заработка, вероятно, побудило его искать продвижения вперед. Действительно, одной из причин, по которой он менял страны и должности, было, наверное, то, что он не только удовлетворял свое любопытство, но и искал место, где мог бы пустить корни и построить карьеру.

* * *

Фредерик переехал из Монте-Карло в Италию примерно в середине марта 1898 года. В следующем году он продолжал исследовать Европу и, держась на этот раз восточного направления (в сторону России), посетил пять новых городов: Милан, Венецию, Триест, Вену и Будапешт. Куда бы он ни приезжал, везде он придерживался одного и того же сценария – работал в гостиницах или ресторанах по нескольку недель или месяцев – возможно, столько, сколько было нужно, чтобы осмотреться и заработать достаточно для следующего переезда. Способность Фредерика находить такую работу в разных городах говорит о том, что у него были хорошие рекомендательные письма от предыдущих нанимателей, а также умение выигрышно подать себя – наилучшая из рекомендаций.

Весной 1899 года Фредерик впервые задумался о том, чтобы поехать в Россию. Подробных сведений об этом нет, но, по некоторым данным, он поступил на службу как камердинер к богатому русскому, возможно аристократу, возможно очень высокого ранга, который собирался взять его с собой в Петербург. Быть может даже, что он сопровождал великого князя (этот титул давался сыновьям и внукам русских царей), который встретил его в Монте-Карло и привязался к нему. Однако въезд в Россию, в отличие от шести стран Западной и Центральной Европы, по которым Фредерик путешествовал прежде, не был обычным делом. В авторитарной Российской империи был нужен паспорт. Более того, никто не мог въехать в Россию до тех пор, пока его паспорт не завизирован российским чиновником за рубежом, что не было чем-то совсем уж автоматическим. Фредерик начал процесс по подготовке всех необходимых документов в Будапеште и завершил продление паспорта 20 мая 1899 года.

В заявлении на паспорт в качестве рода занятий Фредерик назвал работу официантом и указал, что собирается вернуться в Соединенные Штаты в течение года. Для этого паспорта – в отличие от своей парижской заявки – он назвал своим местом жительства Чикаго. Такое пренебрежение достоверностью говорит о том, что все, что он говорил, было всего лишь способом предупредить подозрения, что он экспатриировался. Единственное отличие в описании внешности Фредерика состояло в том, что теперь он носил «черные усы», а не был гладко выбрит; со временем он даст им вырасти, и на большую длину. Ничто в заявлении не говорит о том, что Фредерик ехал в Россию с намерениями, отличными от тех, с которыми он объездил всю Европу; он даже указывал, что после посещения России намерен вернуться во Францию.

Вооруженный новым паспортом, Фредерик мог теперь получить необходимую ему вторую визу в российском консульстве в Будапеште. Однако визит, подобный этому, требовал небольшого собеседования, от которого у любого черного американца голова пошла бы кругом. В отличие от большинства их коллег в американской дипломатической службе, русских чиновников не беспокоило то, что Фредерик был чернокожий. Его внешность могла разве что пробудить в них любопытство, поскольку люди африканского происхождения были в России редкостью. Но отсутствие расового предрассудка заменялось там другим, проявлений которого Фредерик не встречал нигде в Европе в столь жестокой форме, – антисемитизмом. Официальные постановления российского государства требовали, чтобы консульский работник установил, не является ли подающий на визу евреем. Это делалось с целью ограничить въезд евреев в Россию и свободу их передвижения после въезда.

В случае Фредерика этот вопрос будет легко улажен. Но трудно поверить, чтобы его не поразил вопрос, подразумевавший, что евреи, в каком-то смысле, были в России «неграми». Он не мог не знать об антисемитизме в Европе, когда жил там, особенно во Франции, где в 1894–1899 годах шло знаменитое «дело Дрейфуса» – судебное преследование еврейского офицера французской армии по сфабрикованному обвинению. Однако есть разница между взрывом гнева, получившим некоторую общественную поддержку и не соответствующем законам страны, – как это было во Франции, – и системой официальных российских законов и широко распространенными в обществе чувствами, напоминающими о Юге времен Джима Кроу.