Читать книгу "Тайный агент Господа - Хуан Гомес-Хурадо"

Понтьеро переворошил кучу жутких фотографий, разложенных на столе, и, найдя ту, что искал, перебросил ее Фаулеру. Тот ловко, двумя пальцами, поймал снимок. Паола втайне восхитилась изяществом его движений.

— Ампутированные кисти рук вымыты и положены на белое полотно. Белое полотно символизирует в христианской церкви уважение и почитание. Существует множество ссылок на эту тему в Новом Завете. Как известно, тело Иисуса при погребении было обвито белыми пеленами.

— Ныне они уже не белоснежные[33], — пошутил Бои.

— Уверен, что вы с восторгом провели бы экспертизу упомянутого покрова, — поддел его Понтьеро.

— Без сомнения. Продолжайте, Фаулер.

— Руки проповедника священны. С их помощью он преподает таинства. Как вы увидите дальше, эта мысль прочно засела в голове Кароского. В тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году он работал в коллегии в Питсбурге. Там он стал практиковать насилие. Жертвы — мальчики от восьми до одиннадцати лет. Неизвестно ни одного случая его связи, гомо- или гетеросексуальной, по взаимному согласию со взрослым. Когда начали поступать жалобы, на первых порах церковное начальство никак не отреагировало. Позднее Кароского переводили из прихода в приход. Вскоре последовало заявление о нападении на прихожанина, которого он ударил по лицу, не причинив, впрочем, тяжелых увечий… В конце концов он приехал в институт.

— Вы полагаете, что, если бы ему попытались помочь раньше, исход был бы иным?

Фаулер недовольно поморщился и стиснул руки, тело его напряглось.

— Уважаемый младший инспектор, мы не помогли ему ни в малейшей степени. Напротив, мы способствовали появлению на свет убийцы — вот все, что мы сделали. И в итоге позволили ему сбежать.

— Так скверно?

— Хуже некуда. Когда Кароский поступил в клинику, он пребывал в подавленном состоянии из-за обуревавших его неконтролируемых желаний и внезапных вспышек ярости и агрессии. Он раскаивался в своих поступках, хотя упорно не желал в них сознаваться. Он просто был не в состоянии контролировать себя. Но с течением времени в результате неправильного лечения, познакомившись поближе с самыми негодными представителями клира, собравшимися в Сент-Мэтью, Кароский переменился, стал холодным и циничным. Утратил всякий стыд и готовность раскаяться. Видите ли, его память самопроизвольно блокировала самые болезненные воспоминания детства. В связи с чем он и превратился в педераста. Но после губительного курса регрессивной терапии…

— Почему — губительного?

— Гуманнее и полезнее в такой ситуации, если врач задается целью внести умиротворение в душу пациента, успокоить его расстроенный рассудок. Но я сильно опасаюсь, что история болезни Кароского вызывала у доктора Конроя нездоровое любопытство, выходившее за пределы нравственности и морали. В аналогичных случаях перед гипнотизером обычно ставится задача искусственно внедрить в память пациента положительные воспоминания, а мучительные эпизоды заблокировать, чтобы пациент о них забыл. Конрой запретил проводить в отношении Кароского традиционную схему лечения. Он не только вынудил того вспоминать, но и заставил слушать пленки, где тот, еще юношеским фальцетом, умолял якобы свою мать оставить его в покое.

— Ему что, мерещились лавры Менгеле? — ужаснулась Паола.

— Конрой был твердо убежден, что Кароский должен принять себя таким, как есть. По его мнению, иного решения проблемы не существовало. То есть Кароскому полагалось признать, что у него было тяжелое детство, а сам он — гомосексуалист. Как я говорил раньше, Конрой имел обыкновение ставить предварительный диагноз, а затем старался любой ценой втиснуть пациента в это прокрустово ложе. В довершение ко всему он пичкал Кароского смесью гормонов, причем некоторые препараты еще не прошли до конца экспериментальную стадию вроде разновидности противозачаточного средства депо-коветан. Этим лекарством, которое Кароскому кололи в непомерно больших дозах, Конрой снизил уровень его сексуальной возбудимости, но усилил агрессивность. Лечение продолжалось и продолжалось, но никакой позитивной динамики не наблюдалось. Были периоды, когда Кароский становился спокойнее, но не более, Конрой же истолковывал эти моменты затишья как успешный результат терапии. В итоге химия превратила Кароского в импотента. У него не наступала эрекция, и половое бессилие оказало разрушительное действие на его психику.

— Когда вы впервые встретились с ним?

— Когда приехал в институт в тысяча девятьсот девяносто пятом году. Я много разговаривал с ним. Между нами установились до некоторой степени доверительные отношения, что впоследствии завершилось крахом, о чем я вам сейчас тоже расскажу. Но не хочу забегать вперед. Видите ли, через пятнадцать дней после поступления Кароского в клинику ему назначили плетизмографию пениса. Процедура заключается в том, что электроды, подключенные к специальному медицинскому прибору, прикладывают к гениталиям. Прибор показывает уровень сексуального возбуждения на определенные раздражители.

— Мне известно об этом исследовании, — подала реплику Паола таким тоном, словно он начал просвещать ее по поводу вируса Эбола.

— Понимаете… Дело обернулось плохо. Во время сеанса ему показывали жесткие видеозаписи, экстремальные.

— В каком смысле?

— Сцены полового акта взрослого с ребенком.

— Мать твою!..

— Кароский отреагировал бурно и покалечил эксперта-оператора. Надзиратели оттащили его, иначе он убил бы парня. Сразу после этого прискорбного эпизода Конрою следовало признать, что он не в состоянии вылечить Кароского, и направить его в психиатрическую клинику. Но доктор поступил иначе. Он нанял двух физически сильных надзирателей, поручив им не спускать с Кароского глаз, и приступил к регрессивной терапии. В те дни я только начал работать в институте. Прошло несколько месяцев, Кароский сделался сдержаннее, вспышки гнева исчезли. Из чего Конрой сделал вывод о положительной динамике в состоянии пациента. И практически снял наблюдение за ним. Однажды ночью Кароский взломал замок своей комнаты (из предосторожности она запиралась снаружи в определенные часы) и отрубил руки священнику, жившему в том же крыле здания. Свой поступок Кароский оправдывал тем, что священник был человеком «с грязными помыслами», и он, Виктор, своими глазами видел, как тот трогал другого священника «неподобающим» образом. Пока надзиратели сломя голову неслись к комнате, откуда слышались вопли изувеченного клирика, Кароский отмывал руки под краном в душе.

— Тот же modus operandi[34]. Думаю, отец Фаулер, сомнений больше нет, — сказала Паола.