Читать книгу "Тайный агент Господа - Хуан Гомес-Хурадо"

Институт Сент-Мэтью (Реабилитационный центр для католических священников, виновных в совершении сексуального насилия)

Сильвер-Спринг, Мэриленд

Июль 1999

Отец Селзник проснулся среди ночи оттого, что к его горлу приставили рыбный нож. Как Кароский ухитрился завладеть ножом, до сих пор остается загадкой. Долгими ночами он терпеливо натачивал лезвие о кромку расшатанной напольной плитки в своем изоляторе.

В тот раз (предпоследний) ему удалось выскользнуть из тесной клетушки размером три на два метра, разомкнув цепь, которой он был прикован к стене, с помощью стержня шариковой ручки.

Селзник оскорбил его. И должен за это поплатиться.

— Ни звука, Питер.

Кароский по-кошачьи мягко, но надежно запечатал ладонью рот брату во Христе, одновременно легонько прогуливаясь ножом по заросшему щетиной подбородку священника — вверх и вниз, — издевательски пародируя скольжение бритвы парикмахера. Селзник оцепенел от ужаса и неподвижно глядел на ночного гостя широко открытыми глазами; он судорожно вцепился в край простыни, задыхаясь под тяжестью навалившегося на него тела.

— Ты знаешь, зачем я пришел, правда, Питер? Моргни один раз, если догадался, и два раза, если нет.

Селзник не реагировал, пока не почувствовал, что рыбный нож замер на глотке, прервав плавный танец. Тогда Питер Селзник дважды моргнул.

— Пожалуй, больше грубости меня злит лишь твоя недогадливость. Я пришел выслушать исповедь.

В глазах Селзника промелькнула искорка облегчения.

— Раскаиваешься ли ты в том, что насиловал невинных детей?

Селзник моргнул.

— Раскаиваешься ли ты в том, что опозорил сан священника?

Селзник опять моргнул.

— Раскаиваешься ли ты в том, что вверг в смятение души многих верующих, попирая законы Святой Матери Церкви?

Селзник еще раз моргнул.

— И последнее, хотя и не менее важное. Раскаиваешься ли ты в том, что три недели назад помешал мне продолжить курс групповой терапии, чем значительно отсрочил мою социальную реабилитацию и возвращение на службу Господу?

Селзник энергично моргнул.

— Твое раскаяние согревает мне душу. За три первых прегрешения я налагаю на тебя епитимью: шесть раз прочитать «Отче наш» и шесть «Аве Мария». Что же касается последнего…

Выражение ледяных серых глаз Кароского не изменилось, когда он поднял нож и воткнул его в рот парализованной страхом жертвы.

— О, Питер, ты не представляешь, с каким наслаждением я сделаю это…

Селзник умирал сорок пять минут, молча, лишенный возможности закричать, не потревожив надзирателей, дежуривших на посту всего в тридцати метрах от его комнаты. Кароский благополучно вернулся в изолятор и закрыл за собой дверь. На следующее утро испуганный директор института нашел его на месте. Кароский был с ног до головы покрыт запекшейся кровью. Но особенно потряс старого священника не вид окровавленного убийцы. Ему стало дурно, когда Кароский с холодной невозмутимостью деловито попросил полотенце и тазик с водой, ибо он «немного испачкался».