Читать книгу "Больная любовь. Как остановить домашнее насилие и освободиться от власти абьюзера - Джесс Хилл"

Судья продолжает: «Сын спросил: “Что происходит?” Отец ответил, что все хорошо». Все выдохнули. «Затем мужчина обратился к жене: “Что такое? Почему ты мне не позволяешь сделать это?” Расстроенная, она плакала и повторяла: “Не хочу, не хочу тебя, оставь меня в покое”». Слишком личные и интимные подробности очень неловко зачитывать в зале, где полно незнакомых людей. Мистер Пирсон сидит тихо и неподвижно, а судья продолжает чтение.

Во время последовавшей ссоры той ночью он обвинил жену в том, что у нее кто-то есть, и сказал, что она просто им пользовалась. Она встала, попыталась собраться и уйти, но он вырвал у нее сумку и вышел из комнаты, собираясь одеться. Когда женщина покинула спальню, он поджидал ее внизу и предъявил ей претензии: мол, она с ним только ради денег. Она ответила: «Отстань», после чего муж дважды ударил ее по лицу. Упав на пол, она начала рыдать и звать на помощь. «Позови детей!» – кричала она. Но Пирсон, нависая над ней, предупредил: «Не делай глупостей. Убью!» Она бросилась к входной двери, но он схватил ее сзади, толкнул на пол, а затем стал ходить взад-вперед, крича, что она и ее родственники испортили его имущество. В итоге ей удалось выйти за дверь. Она остановилась на крыльце, чтобы покурить. Он пошел за ней, но она велела ему уйти. При этом Пирсон предупредил, чтобы она говорила тихо – «чтобы соседи не услышали».

Муж спрятал нож, которым угрожал жене, под матрас, а вызванным полицейским объяснил: «Я просто хотел заняться с ней сексом».

Судья углубляется далее в кошмарные детали: «Пирсон вытащил из бокового кармана тридцатисантиметровый кухонный нож с черной ручкой, направил его в сторону жены и велел ей вести себя тихо: “Я не хочу слышать твоего голоса! И вот что я с тобой сделаю!” – тут он поднес нож к ее животу. “Пожалуйста, не делай этого, – взмолилась она. – Я не хочу, чтобы дети страдали. Довольно того, что ты уже совершил”. – “Заткнись, не желаю тебя слушать!” Тут Пирсон заметил одного из сыновей: “Куда ты собрался? Зачем открываешь дверь?” – взревел он. “Не надо, я хочу видеть детей, слышать их голоса!” – кричала жена. Она снова пошла на второй этаж, муж двинулся за ней, схватил ее сзади за рубашку, а другой рукой сжимал нож. Там, наверху, он закрыл дверь и сказал: “Если приедут копы, я тебя искромсаю на куски. Я зарежу тебя, а дальше пусть они делают, что хотят. Мне плевать, если меня застрелят”. При этом он все время поглядывал в окно и не выпускал нож из рук. “У меня есть пистолет, я убью всех и себя тоже. Если ты сбежишь, я тебя найду и прикончу”. Жена рыдала, думая, что сейчас ей настанет конец. Лезвие ножа было совсем близко.

Приехали полицейские и начали стучать в двери. “Что это?” – спросил Пирсон. Полиция приказала отпереть. Он приложил палец к губам, показывая жене, чтобы сидела тихо, затем засунул нож под матрас. Когда офицеры говорили с ним, он объяснил, что просто пытался заняться сексом с женой. “Она спала, а я пришел домой с ночной смены и просто хотел секса. Я же мужчина, вы меня понимаете”, – оправдывался он». На этом месте судья остановился, отложил листок с протоколом и посмотрел на мрачные лица сидящих в зале. А затем объявил, что подсудимому будут предъявлены серьезные обвинения – достаточные, чтобы получить тюремный срок.

Ничто так не являет нам всю суть домашнего насилия – и недостаточно четкую позицию суда по этому поводу – как зачитанное судьей письмо жены Пирсона. Супруги женаты двадцать два года, у них семеро детей. Она домохозяйка; муж – единственный работающий член семьи, содержит ее и детей. До этого недоразумения, по словам женщины, Пирсон обращался с ней «как с королевой» и никогда не оскорблял. Он был «любящим, трудолюбивым, тактичным», всегда приходил на выручку тем, кому требовалась помощь. Работал на двух работах, недосыпал, но при этом, согласно показаниям жены, никогда не жаловался. Сама она росла в неполной семье, а потому знает, как тяжело и больно живется разведенным. Сейчас дети «растеряны и расстроены», а некоторые из-за стресса плохо едят. «В письме прямо выражено пожелание, – заключает судья, – не изолировать главу семьи от его близких». Как же поступить в этой ситуации? Что бы ни говорил суд, из письма вовсе не явствует «определенное желание» женщины сохранить «семейную ячейку» единой и неделимой. После инцидента сложно предсказать, насколько опасным может быть подсудимый. Почему вдруг он ни с того ни с сего перестал «относиться к ней как к королеве», а избил и стал угрожать? Такое трудно себе представить. Может, она написала это послание под его диктовку? Не исключено. Достоверно судить об этом на момент вынесения приговора невозможно. Ну и вообще: есть ли у нее выбор? Если она уйдет от тирана, чем будет кормить детей? К тому же он может попытаться воплотить в жизнь свои угрозы. Сможет ли семья чувствовать себя в безопасности?

Как должен поступить суд? Отправить Пирсона в тюрьму и оставить его жену и семерых детей без средств к существованию? Если насильник окажется в тюрьме, обезопасит ли это его родных? Или он выйдет через несколько месяцев или даже через несколько лет и начнет мстить?

Судья глубоко вздыхает. Подсудимый ранее не нарушал закон, да и в данном случае не имел преступного умысла. Он находится под наблюдением психолога и психиатра; работает и обеспечивает семью, а жена просит не лишать финансовой поддержки ее и семерых детей. Принимая во внимание все это, суд считает возможным не лишать его свободы, а предписывает ему отбыть наказание в виде участия в интенсивной коррекционный программе для обвиняемых в домашнем насилии. Пирсона просят встать. «За вашим поведением буду следить, – говорит председательствующий. – Вас будут регулярно проверять на предмет употребления наркотиков и алкоголя. Кроме того, вам назначено тридцать два часа общественных работ за каждый месяц заключения, а также обязательное участие в программах по управлению агрессией. Принимаете ли вы условия и основания приговора?» – «Да, сэр», – тихо отвечает Пирсон.

* * *

Что же не так со всеми этими женщинами? Почему бы им просто не уйти от своего мучителя? Если бы кто-то поступил так со мной, я ушла бы в тот же миг. Такова первая реакция большинства людей, когда рассказываешь им истории домашнего насилия. Нам хочется верить: мы бы отреагировали немедленно, предвидя то, что грядет. Нам кажется, что мы лучше тех женщин, которые оказываются во власти абьюзера, – умнее, сильнее, быстрее. Мы-то не попадем ловушку. Мы не такие.

Но вспомните моменты, когда вы прощали любимого, поступившего с вами некрасиво. Или вопреки здравому смыслу решали довериться человеку, которому доверять не стоило. Для этого надо было поверить, что все те лучшие качества, которые заставили вас влюбиться, доминируют в характере вашей половины. А дурной поступок – случайность, помутнение разума. Возможно, вы даже прервали на время отношения с обидчиком, но затем вернулись к нему, откликнулись на его мольбы, поверили обещаниям. А может, просто соскучились. Не исключено, что вы поверили не зря; а может, совершили ошибку. Но то же самое происходит с жертвами абьюза. Разница лишь в том, что их глаза застят не только любовь и сексуальное влечение. Шоры накладывают также постоянное унижение и тотальный контроль. Мы легко осуждаем женщин, живущих в подполье, потому что считаем их поведение иррациональным. Невозможно представить себе, чтобы умная и независимая представительница прекрасного пола захотела оставаться с мужчиной, который жестоко с ней обращается. Трудно поверить, что те, кто ушел, пожелают вернуться обратно. Странно, что изнасилованная вновь добровольно упадет в объятия своего партнера, будет мечтать о его любви и внимании. А хорошая мать разве останется с отцом своих детей, если его присутствие рядом несет угрозу для малышей?