Читать книгу "Поклонение волхвов - Сухбат Афлатуни"

Илик глядит в окно. Дом хлеба… Темный цвет очков его раздражает. Но если снять, еще хуже, уже пробовал, глаза просто заливает огонь. Как-то же они здесь обходились без этих темных стекол: патриархи, пророки, апостолы? Человек ко всему привыкает, особенно – святой. Принимает мир таким, какой он есть. Чтобы изменить мир, надо вначале его полюбить. С его пылью, свалками мусора, этим адским солнцем.

Кинг Дэвид, джюз. Адорейшн эф мэджи.[80] Вслушивается в болтовню гида, отцеживая понятное. Уловить систему, по которой этот парень портит английский… Илик допивает остатки воды, ищет, куда сунуть пустую бутылку. Отец Эндрю дремлет. В голове скрипичная тема из Второй симфонии Триярского.

* * *

Это единственное, что еще связывает его с музыкой, с той, прошлой жизнью.

Когда-то именно Николай Кириллович дал почитать ему Новый Завет. Столкнувшись с буйно цветущим невежеством Илика, принес на урок растрепанную книжку. «Почитайте, музыканту это надо знать». Кажется, Н. К. тогда ходил в церковь, потом перестал. Или не перестал. Триярский был человеком в футляре, только футляр этот был от какого-то редкого инструмента. Говорил всегда мало, делал паузы. Изредка улыбнется своей улыбкой, которую немного портила коронка. «Николай Златозуб». Илик его тоже так называл, в самом начале.

В первый месяц своей нью-йоркской жизни Илик показал кому-то его ноты. Даже не помнит, кому. Он тогда не просыхал и бурно со всеми общался. Показал, дал что-то ознакомиться и забыл. А в марте ему уже звонили, спрашивали, как связаться с этим русским композитором. Второй симфонией Н. К. заинтересовался Филадельфийский оркестр. Еще через месяц позвонили организаторы фестиваля в Санта-Фе. Это было как раз после крещения, и Илик был счастлив. Получалось, он выполнил обещание, которое дал Н. К. в ту безумную ночь перед отлетом. И то, что отец Эндрю знал отца Триярского, тоже ведь неслучайно.

Но дальше… Дальше, мои милые, тишина. Дуркентского адреса Триярского у него не было. Илик написал в Питер, просил сообщить. Снова тишина. Или его письмо не дошло, или оттуда застряло. Он написал еще одно, Рогнеде с Юликом. Он ненавидел писать письма, легче симфонию накатать. Рогнеда, как ни странно, откликнулась, обещала узнать. И опять тишина.

Американцы пытались пробить что-то по официальным каналам. Из советского посольства пришел ответ. Триярский Николай Кириллович. Находится. В настоящее время. В длительной творческой командировке. В одной из республик Средней Азии – даже не сообщалось в какой.

Через Бродского вышли на какого-то журналиста. Журналист бывал в Питере и согласился помочь. Потом долго и вкусно рассказывал о своих приключениях. Позвонил в Питере бывшей жене Н. К., нарвался на какую-то старуху, та заявила, что такие здесь не живут, побежали гудки. Наверное, испугалась иностранного акцента… На другой день журналист попросил позвонить туда одного из своих русских друзей, сам стоял рядом. Старуха после строгого допроса пошла звать. Журналист сам взял трубку, представился, попросил о встрече, назвал цель. «Ну… приезжайте», – ответил слегка усталый женский голос и стал объяснять, как добраться. Дождливым вечером журналист входил в серый дом на Гражданском проспекте. Дверь открыла крашеная блондинка в вязаном платье; чувствовалось, что платье было совсем новым, а в квартире только что сделали влажную уборку. «Заходите, – сказала женщина и стала зачем-то показывать ему квартиру. – Вот это наша кухня… Спальня». В спальне сидела, сжавшись, девочка лет двенадцати. «Наша дочь Варвара. Варя, поздоровайся, ты же учила». Девочка поздоровалась на школьном английском и сжалась еще сильней. Потом была показана столовая. Там уже был накрыт стол – чай, печенья. «Может, вы хотели бы выпить?» Нет, спасибо, он хотел бы узнать адрес Николая Триярского. Объяснил ситуацию, сказал про оркестр, про фестиваль. Женщина слушала и печально кивала. «Адрес я вам дать не могу». У нее его нет? Нет, у нее он есть. «Я ему напишу вначале, спрошу, и если он сам решит…» Журналист объяснил, что он через три дня уезжает в Штаты. «Не знаю… Вы меня ставите в сложное положение. Адреса я вам не дам. У Николая уже были неприятности из-за контактов с иностранцами… Попробуйте это варенье». Журналист стал прощаться. Долго вызывал лифт, проклиная потерянный вечер. Почувствовал за спиной движение, дверь квартиры тихо открылась, выглянула девочка, протянула листок бумаги и исчезла. Изнутри послышался сердитый женский голос, тут как раз пришел лифт. Выходя из подъезда, журналист поглядел на дом; окна горели сквозь дождь. Он попытался угадать квартиру, где только что побывал и где теперь мать кричит на дочь из-за этого несчастного адреса, который он сжимает в руке.

Получив адрес, Илик тут же накатал письмо… Потом еще одно…

– Артель «Напрасный труд», – сказал бывший композитор Яблоков, с которым он случайно встретился за день до отъезда. Яблоков женился, полысел и куда-то торопился. О старой ссоре они не вспоминали.

– Сидел бы он в Питере или в Москве, его еще можно было бы достать. А Средняя Азия… – Яблоков махнул рукой. – Артель «Напрасный труд»! – и нырнул в метро.

Яблоков был, наверное, прав. Илик поглядел наверх, в подсвеченную душную темноту. Ни одной звезды, они в Нью-Йорке вообще не видны. Купил себе пиццы и огромную колу, льдинки таяли и побрякивали при ходьбе.

* * *

А ведь они тоже не знали, как его найти! (Голос Яблокова продолжает звучать, хотя и не совсем его интонации.) Пустились, что называется, на авось. Нет чтобы сидеть в своих замках, медленными глотками пить вино, слушать, как потрескивает уголь в жаровне. Скучно, конечно, в зимнее время, но от скуки пока никто не умирал. А вот попасть в переделку в дороге – это запросто. Кругом разбойники, римляне, мятежники. Никто не посмотрит, волхв ты или кто. Хоть царь. Безумная, если разобраться, идея. Удивительно, что пришла она в голову сразу троим. И независимо друг от друга, как научное открытие. Собственно, это и было научным открытием.

– Новая звезда… – Мельхиор сощурил морщинистое веко и снова припал к своей созерцательной трубке.

– Новая звезда, – потеребил угольную, с проседью бородку Гаспар и стал зарисовывать небо.

– Новая звезда! – Юный Балтасар снял со стены альуд и провел смуглыми перстами по струнам.

Царь иранский. Царь халдейский. Царь аравийский.

Хорошо (снова голос Яблокова), сделали открытие, честь и хвала, и сидели бы дальше в своих замках. Мало ли что там, на небе, – на земле забот хватает. Интриги, казни, приемы. Для чего, спрашивается, тащиться неизвестно куда? Напрасный труд!

– Родился Царь Иудейский… – Седая голова Мельхиора склонилась над пророческими книгами.

– Родился Царь Иудейский, – читает Гаспар письмена, проступившие на его рисунке.

– Родился Царь Иудейский! – Балтасар разгадал гармонию, возникшую в небесном хоре с появлением нового светоча.

Царь-архитектор. Царь-художник. Царь-музыкант.