Читать книгу "Поклонение волхвов - Сухбат Афлатуни"

Последним, с кем встретился профессор, был племянник Триярского, Руслан. Руслан вернулся в Дуркент по распределению, работал следователем, встречу с ним было устроить труднее всего. Племянник оказался неразговорчивым; по столу во время их короткой беседы ползала черепаха, следователь гладил ее пальцем. Ничего нового не сообщил. Да, он иногда приезжал на Люксембург, но о музыке они не разговаривали. Нет, никаких вещей дяди Николя у них не осталось, ни вещей, ни нот – все исчезло. И снова погладил черепаху. Вообще, все дуркентцы, с которыми встречался Яблоков, производили впечатление немного странных. Давлат, например, утверждал, что своей симфонией Николай Кириллович предотвратил начало атомной войны. Даже Казадупов казался не совсем нормальным: все прихихикивал и подмигивал.

Смех смехом, но главной цели своего приезда Яблоков так и не достиг. Концов Третьей симфонии найти не удалось. Уже на следующий день после ее исполнения у оркестрантов изъяли все партитуры. Сложили в кабинете директора, тогда еще прежнего. Через день там случился пожар, было объявлено, что все сгорело. Еще одну изъяли в Шереметьево у Збигнева. В «Дуркентской правде» появился фельетон. Сообщалось, что под предлогом исполнения «ультрасовременной музыки» были изуродованы десятки инструментов и нанесен огромный ущерб Музтеатру. Оркестранты написали письмо в редакцию. Объясняли, что разбиты были списанные инструменты, и не десятки, а всего несколько. Когда во время исполнения музыканты доставали молотки и пилы, они незаметно заменяли свои инструменты старыми и непригодными. И колотили уже старье. А некоторые просто имитировали удары. «Так что ничего не пострадало» – заканчивалось это письмо, которое, естественно, не напечатали. Петр Первый, составлявший его и собиравший подписи, был вызван к новому директору и вскоре уволен. И тоже без особого удовольствия. Просто надо было приструнить распоясавшихся музыкантов, дисциплина есть дисциплина.

Главное, что симфония исчезла. Пылится, наверное, в каком-нибудь ведомственном архиве. А может, уже и пылиться нечему.

* * *

– А ведь какая гениальная была музыка, – сказала Зильбер-Караваева после молчания. – У Юлиана тоже была целая история с его «Тихим звоном», сейчас расскажу…

Гости начали расходиться. Кто-то торопился на рождественскую службу, кому-то надо было далеко добираться. Прощались, спускались на улицу, прощались на улице. Шли в метро, шли в сторону Невского, Марата, Пяти Углов. Последних гостей спустились проводить хозяева и Яблоков, который не уходил, он остановился у них. Простившись со всеми, недолго шли втроем, о чем-то вполголоса беседуя.

Вдали затенькали колокола. Троица остановилась; возле Владимирской церкви двигалась длинная процессия. Впереди, выдыхая клочья пара, медленно ступали верблюды; на них важно сидели люди в пестрых и позолоченных одеждах. Дальше шли, вероятно, слуги. Снег ритмично скрипел под ногами, в свете мутных фонарей освещались и гасли лица. Следом шли остальные. Шли артисты дуркентского Драмтеатра в костюмах из «Короля Лира»; шли, переговариваясь, Садык и Масхара; шла постаревшая и расплывшаяся Гульнара с мужем-военным; шел, покачивая виолончелью в футляре, Ринат; шла Жанна, болтая по-французски и рисуя Збигневу что-то в воздухе перчаткой; шел сутулый, ссохшийся Владимир с длинным, как спица, Давидом, которого он все-таки нашел; шла представительная Хуршида со вторым мужем, похожим на узбекский вариант Николая Кирилловича; шли работники сцены; шел отец Эндрю со склонившимся к нему Иликом; рядом тихо шагал отец Михаил; шел, слегка подпрыгивая по снежку, итальянский музыковед, специалист по теме поклонения волхвов в музыке барокко; шла, маршируя руками, Люся Осипенкова в лисьей шапке; шли буфетчицы, маляры с ведрами замерзшей розовой краски и гагаринские нищие; шли, распевая без звука революционные песни, цареубийцы, чекисты, римские легионеры; шел, оглядываясь и пробуя тростью снег, Рудольф Карлович Бежак; следом шумно шли действующие лица его оперы, в темное небо поднимались карнаи и сипло трубили; шли убитые арабы и израильтяне; шел, покашливая, Давлат; шли, и шли, и шли; осторожно пели, прикрывая горло от ветра; переговаривались, гасили в снегу окурки; исчезали, появлялись и шли… Неда, поглядев на Юлиана и сказав что-то, сошла с тротуара и пристроилась к толпе; Юлиан последовал за ней. Яблоков, потоптавшись один, вскоре уже тоже шел со всеми, выглядывая среди идущих Неду и Юлиана, но потом махнул на это рукой и стал любоваться снегом, домами и окнами плывшего мимо него города.