Читать книгу "Не жизнь, а сказка - Алена Долецкая"

Художественный перевод — это Высокое Искусство, которое требует не только полной отдачи, абсолютного слуха, ювелирной тщательности, но и настоящего таланта. Последнего мне не хватало.

Решив не засорять своим неграндиозным талантом поле художественного перевода, я отправилась подрабатывать на переводах кинофильмов. Первым мне достался шедевр Милоша Формана «Пролетая над гнездом кукушки». На последних десяти минутах фильма сначала тихие слёзы, а потом рыдания перехватили мне горло, и я с трудом довела фильм до конца. На втором и третьем сеансе со мной приключилось то же самое. Решила, что лучше я буду любить кино как обычный зритель, и закрыла для себя карьеру кинотолмача-синхрониста. Зато сейчас искренне наслаждаюсь голосами великих актёров в оригинале.

А потом грохнула перестройка и, как говорил гениальный Аркадий Аверченко, «всё заверте…». В одну минуту открылись те двери, которые должны были открыться. «Заверте…» сначала в Америке, куда меня пригласили переводить переговоры русских и американских архитекторов. В Нью-Йорке приятель отвёл меня в Чайна-таун, и там я впервые увидела, как маленькие китайские тётеньки месили своими маленькими китайскими пальчиками янтарного цвета тесто и выпекали мини-пельмешки. Те самые fortune cookies, которые нас сегодня так бесят в соцсетях и на пафосных тусовках. Тёплую пельмешку надо было сначала разломать, всю съесть и только потом прочитать запрятанную в печенье длинную тонкую бумажку с предсказанием. Мы с приятелем съели по штуке, и я прочла на своей: «Вы так исколесите весь мир, что будете мечтать посидеть дома хоть денёк». Хохотали: ну и чушь!

С той минуты, как я засунула эту бумажку себе в кошелёк, и до сегодняшнего дня волшебное предсказание почему-то работает. Вот и смейся над китайскими ларьками!

В свой любимый Лондон я приеду первый раз только в конце 80-х. И умудрюсь заблудиться в маленьких улочках в тылах Риджинт-стрит. Бросаюсь к полицейскому и на своём недурном английском спрашиваю, как попасть на Оксфорд-стрит. А он радостно, с английской вежливостью объясняет в деталях, как пройти, а я вообще ни слова не понимаю! Ни слова — только квак-квак. Что-то ещё хуже акцента кокни, который мы хотя бы проходили. Переспрашиваю пару раз, он начинает беситься: «Что со слухом? Или хочешь мне показать, что я не так выговариваю?!?» Я поскорей ретировалась. Вот тебе и клеймо. Откуда ж он был такой?

Во время работы с управленцами мирового масштаба в алмазной корпорации «Де Бирс» и в Британском совете, и в Condé Nast[4] этот «правильно выученный» английский часто впечатлял моих собеседников. Но даже в этом, казалось бы бесспорном, достоинстве была одна подстава. Все «они», иностранцы разных мастей, поговорив со мной десять минут, спрашивали: «Are you a spy?» («Ты шпионка?») Это те, кто с юмором. А подозрительные рыскали за спиной, наводили справки. Дурашки! Кто ж меня возьмёт в шпионы, когда я ночью разговариваю (немало с этим проблем было), да ещё иногда пою. А уж про ориентацию на местности и говорить нечего. Штирлиц бы меня уволил в первую минуту.

А, чуть не забыла. Раз уж заговорили про гадалок, вот какая со мной приключилась история. Девчонкой лет десяти я оказалась в цыганском таборе и села рядом со старенькой цыганкой. Она как схватила меня за руку, посмотрела прямо в глаза, засмеялась, высунула язык и пальцем в него ткнула. И что-то на своём языке лопочет. Подошла цыганка помоложе и говорит: «Бабуля тебе хочет сказать, что у тебя вся судьба и деньги от языка идут и от голоса твоего».

Выходит, бабуля была права — есть клеймо на языке-то.

Почти убийство на Новом Арбате

Москва. Новый Арбат. Конец 80-х. Я служу английской филологии, преподаю, читаю лекции, веду семинары — классическая университетская жизнь.

Жила я тогда в высотке рядом с Домом книги, в котором часто болталась в поисках хороших книжек. Пошла как-то прогуляться и заодно оплатить счета в сберкассу, на Малую Никитскую. А в воздухе — пряная весна. И я вся такая: «Какой же запах, как я хочу влюбиться!» Сказано — сделано.

Навстречу мне по Большой Молчановке идёт афганская борзая, и ведёт её на поводке молодой мужчина лет тридцати. Афган — диковинная собачка для Москвы того времени, нафуфыренная, на прямой пробор расчёсанная, разноцветная лиса. Пройти мимо невозможно. Бросаюсь к собаке, поднимаю глаза на хозяина. Мамочки мои ро́дные! На меня внимательно смотрит такой, сейчас я бы сказала, тёмно-русый Джонни Депп, только высокий и менее слащавый, как бы слегка порочный. Собака, как водится, помогает завязать беседу. Мы выясняем, что живём в одном доме. И даже в одном подъезде, только он на 17-м этаже, а я на 7-м. И надо же, до сих пор ни разу не встречались. Джонни Деппа зовут Андрюша, и он имеет какое-то отношение к театру — то ли актёр, то ли режиссёр, то ли уже окончил курс, то ли ещё учится.

Кажется, мне было около тридцати. Но признаюсь, так попасть под весну, афганца и Джонни Деппа простительно в двадцать, не позже.

После прогулки до сберкассы и по всяким Скатертным, Хлебным и Столовым переулкам, среди милого журчания ни о чем он приглашает к себе на кофе. Отказываться глупо: обоих уже било током. Напоследок он предупреждает, что живёт с сестрой. Чем заканчивается пылкая влюблённость с первого взгляда, мы все знаем. К тому же сестры не оказалось дома.

Это был взрыв на мукомольной фабрике, подушки в пух и перья, накатившая страсть, и слезоточивые признания. Банальную фразу «Боже, где ты был всё это время» можно было не произносить.

Нашу акробатику прервал стук входной двери. Пришла сестра. А квартира-то — стандартная однокомнатная с крошечной прихожей. Неловко. Но сестра приветливо бросает в сторону двух обнажённых тел: «Привет! Продолжайте», — и уходит на кухню. Бывают же, думаю, такие прекрасные люди — все довольны и никто никому не мешает.

В конце концов мы с Андрюшей догуляли своё счастье и отправились на кухню, выпить обещанного кофе и по сигарете. И разумеется, знакомиться с сестрой Леной. В Лене было что-то цыганское: грива длинных чёрных вьющихся волос, маленького роста, алебастровая кожа, чувственные губы, одета со вкусом, не банально, короче, увидишь — не пропустишь. Мы выпили кофе, поболтали, и я отправилась на свой седьмой этаж домой, счастливая и довольная. Андрей трогательно проехал со мной в лифте десять этажей.

Роман понёсся на всех парах. Одноподъездное соседство, отсутствие расстояний сделало его стремительным. В конце концов я пошла к декану факультета и попросила: а можно упаковать все мои недельные лекции и семинары в два дня? Декан объяснил, что такую нагрузку никакой преподаватель не выдержит, меня это не остановило, и мы всё успешно перепридумали. До сих пор не понимаю, как меня хватало на пахоту с девяти утра до последней звезды. Зато остальные дни недели были свободны, и мы с Андрюшей ездили в парки, зависали у меня дома, в перерывах между занятиями любовью он читал мне часами напролёт прозу, стихи, пьесы, мы ездили в неведомые мне города к его тётям и бабушкам, ходили в кино, слушали музыку — и снова зависали дома. Для окружающего мира я пропала совсем.