Читать книгу "Персональный миф. Психология в действии - Вера Авалиани"

– Я подарки или другие блага не обещал за секс.

– Тогда купленный теперь дом – это первое использование обольщения, да и то за тебя его применил папаша.

Олег как-то всем лицом передернулся.

– Думаете, она спит со мной за то, чтобы жить в этом доме у моря?

– Она занимается с тобой любовью, чтобы загладить вину, получить стабильность и достаток. Получить статус замужней женщины. И вообще ей нравится секс.

– Но любви ко мне у неё нет.

– Нет. Иначе бы она не могла бы так долго не появляться в твоей жизни. Она искала любви. Но не нашла. А с тобой ей будет хорошо, а ты сможешь воспитывать сам своего сына. Брак ведь это всегда во все времена – экономической соглашение. Пакт о взаимопомощи. И от отца твоего она хотела не любви.

– Ну вы откуда всё знаете! – взорвался Олег.

– Я всё это пережила в третьем браке – желание устроиться, иметь стабильность, регулярный секс, партнера для путешествий и экскурсий.

– И разошлись?

– Ну, у нас не было общих детей. К тому же и секс был… не очень. Там в книге дальше я анализирую как раз результативность брака по расчёту на своём примере.

– Но Анька меня хочет, проглотить готова!

– Кто спорит? У неё не было ни одного акта три года. Так не разочаруй её сегодня ночью.

– Но надо ли начинать снова, если она меня не любит?

– А ты готов уйти, выпустить Ваньку из рук, не погрузиться в её тело, не попытаться прорваться в душу?

– Нет, не готов.

Тогда продолжим читать книгу. И вообще не считай некоторые мотивы основными, а другие – не важными. Чувства, как музыка, складываются из всех звуков, мыслей, запахов, прикосновений, а не из выборочных. Все они – правда. И знаков плюс или минус на них изначально не стоит. Пока чувства не проявляются в поступках. Иными словами, у тебя в голове предложение без знаков препинания. Идёт строка, и от того, где ты поставить запятую, тире, восклицательный знак и точку, и зависит смысл всего.

– А, читал про фразу: «Казнить нельзя, помиловать». Или – «Казнить, нельзя помиловать», – горько усмехнулся Олег.

– Так что просто для себя расставь знаки препинания: «Простить, нельзя казнить» или «Простить нельзя, казнить» и мстить ей своими изменами всю семейную жизнь, видимо, недолгую.

– Хорошо, продолжим? – Голос Олега оставался рассеянным в начале чтения. Но после первой же фразы голос стал удивлённым.

«В том же санатории началась и моя карьера на сцене. Там была массовиком-затейником пожилая женщина – в то время ей уже было за шестьдесят. Но её чёрные кудряшки волос, как бы обведённые каждый полукругом седины, её стройная фигура и фантастической красоты оленьи глаза и сухие, прорисованные, как на картине об испанках, ноги, отбивающие ритм фламенко, были фантастическими. Она учила нас танцевать испанские танцы. И особенно это захватило меня. В шесть лет – взмахи юбок, пульсирующий ритм кастаньет, похожий на стук каблуков и цокот копыт. Меня всё это просто покорило. Это был вихрь, который унёс моё сердце. Если бы не наши театральные постановки летом, которые постепенно доверили режиссировать уже лет в десять мне, – я бы не прикипела душой к театру на всю жизнь. А мечта о сцене и привела меня в конце концов к выздоровлению. Каких только ролей я ни сыграла. Воистину, быть примой в детстве куда приятнее, чем во взрослом возрасте – и зрители искренне восхищаются, и коллеги сильнее и более открыто завидуют. И самооценка становится потом непоколебимой.

Выступали мы на огромном крыльце бывшего барского особняка, а зрители сидели внизу амфитеатром на стульях из столовой. А по бокам бушевал старый, полный огромных, странных деревьев сад, где могучие столетние дубы, все во мху снизу, и кряжистые, сросшиеся в один ствол двумя-тремя деревьями серебряные тополя перемежались кустами жасмина и сирени, перестилались в промежутках ползучим и пахучим можжевельником, от которого исходил запах прохлады. И поэтому акустика была божественной. А сказки, пьесы к которым писала я сама, раздавая актёрам их роли на листочках, словно вплетались в пейзаж. Костюмы шила и ставила танцы всё та же тонкая и звонкая пожилая дама Стефания. Именно благодаря ей я поняла, что, если жить интересно, старость можно отменить или не заметить. И наоборот скука и лень безбожно старит. Среди наших больных детей был один мальчик, который уже в то время усвоил поведение профессионального больного. У других оно приходит после пятидесяти. А этот кутался в кофты, даже когда ему жарко, ел только полезное, отказывался даже от мороженого! А между тем он уже полностью поправился, раз жил в санатории, а не в больнице. И когда его звали играть, он говорил, что бегать вредно – можно ногу сломать. Конечно, приезжала к нему на выходные мама-одиночка с «правильно» поджатыми губами. Я сейчас подумала, что, скорее всего, они так дуэтом и прожили жизнь вдвоём и с удовольствием, переходя от сыроедения к чаю из ромашки, от игры в карты к проглаживанию кухонных тряпок. Может, они и не жили, зато долго не умрут. И не они одни. Не все решаются на поступки, перемены, риски – даже крошечные. Не факт, что они не переживут потрясений. И природные катаклизмы, и исторические события они не в силах отменить. Да и зарабатывать чем-то придется, а там стрессы исходят от коллег и критических ситуаций. Но им нравятся одни и те же ссоры, одни и те же недостатки и ошибки. Они воспринимают всё, что привычно, как норму. И поэтому их нервная система не расстраивается никогда.

Впрочем, в психологии это называется эдиповым комплексом. Правда, мифический Эдип полюбил свою мать как незнакомую женщину и женился на ней, занимался сексом. А при современном варианте – это вообще не мужская любовь, а абсолютная лень полюбить. Кстати, пары мама – дочка в таких союзах встречаются ещё чаще.

Но вернёмся к моему мифу – он ничего общего не имеет с мифом этого мальчика (уже и забыла, как его звали).

После возвращения тогда домой из санатория меня ждал сюрприз. Ворота чинил какой-то красавец-мужчина маминых лет – то есть лет сорока. Русоволосый, такой же не очень высокий, как был мой папа, – где-то метр семьдесят шесть (это я высчитала, разумеется, по фото в более позднем возрасте), он улыбнулся мне красивой белозубой улыбкой и в тот момент очень напоминал Юрия Гагарина. Меня он подхватил, покружил и прижал к себе.

– Да ты красавица какая у нас, – сказал он мне, любуясь отстранённо. И видно, душой он не кривил. Он меня с тех пор обожал. Работал он начальником управления в Министерстве сельского хозяйства. И из каждой командировки привозил мне что-нибудь необыкновенное. Алексей не просил его звать папой. И первое время он усердно работал в саду, построил своими руками беседку.

Оказалось, мама была его одноклассницей когда-то. И незадолго до смерти папы они встретились случайно. И она вспомнила первую любовь.

Мама была счастлива. Видно, последние годы, когда у неё было столько горя и забот, заставили её желать любви и помощи. И она их получила. Но первая драка между ними произошла уже сразу после отмечания чего-то вроде свадьбы со знакомыми. Тут Алексей увидел, как на маму смотрит Леонид Герасимович. Высокий, под два метра – косая сажень в плечах. Волна чёрно-седого чуба над лицом, будто с плаката. Он в маму был влюблён всегда, даже раньше папы. Но наша сурово-моральная Зоя с ним встречаться не стала, потому что тогда на Украине у него была семья и двое детей. Их он, кстати, всё равно оставил, но мама уже была замужем за его другом – прекрасным во всех отношениях. И Леонид женился на медсестре – блондинке Вере (моей будущей крестной).