Читать книгу "Женщина на лестнице - Бернхард Шлинк"

Зачем я все еще оставался здесь? Я узнал то, что хотел узнать. Она даже высказала сожаление, что тогда использовала меня, – чего ж еще?

Тихонько встав, я вышел из комнаты и из дома, спустился на берег. На моле лежали мои вещи, в застежке дорожной сумки торчала записка. Марк приезжал утром, потому что днем и вечером у него дела; меня он не застал и забрать не смог, но привез мои вещи.

7

Я опять сел на скамейку под навесом нижнего дома. Пока я сидел у постели Ирены, сгустились облака. Будет дождь? Мне стало холодно, я принес старое одеяло. Опять сижу, зябну, кутаюсь в старое одеяло – у меня было чувство, будто время замерло и я вместе с ним.

Нет, Ирена не жила бы здесь и не жила бы так, если бы лишила кого-то денег. А доброго имени? Если она нанесла ущерб чьей-то репутации и это не вызвало газетной шумихи, то случай не так уж тяжел. Лишила жизни? Об этом тоже написали бы в газетах. Неужели она совершила идеальное убийство? Она, Ирена?

Я никогда не испытывал желания кого-нибудь убить – ни конкурентов, ни противников, ни растлителей детей, ни детоубийц, ни Пиночета, ни Ким Чен Ира. Не то чтобы я так высоко ценил жизнь. Она остается для меня загадкой. Можно ли вообще правильно оценить потерю, не ведая об утрате? Но я питал отвращение к насилию, а бить или резать человека до смерти – просто мерзко и гнусно. Бросить бомбу с большого расстояния, которая разнесет людей на куски, не менее гнусно, чем бить или резать человека. Пожалуй, даже еще гнуснее: ведь такое насилие свободно от любых эмоций или запретов, которые обусловлены человеческой близостью.

Мне никогда не доводилось сталкиваться с убийцами. Наша юридическая фирма не занимается уголовными делами. Но я вообще не мог представить себе Ирену убийцей. Она умела владеть собой, умела добиться своего. Мне не приходила в голову ни одна из причин, способных толкнуть ее на убийство. Если ее второй мужчина, так же как и первый, видел в ней всего лишь трофей, если следующий любовник вновь использовал ее, если отвергнутый начальник унизил ее, если сосед приставал к ней в подъезде – со всем этим Ирена сумела бы справиться. Если бы на Ирену напали, если бы она стала защищаться и нападающий поплатился жизнью, то ей было бы не в чем себя винить. Тогда что же она имела в виду?

Похоже, я повторял давнюю ошибку. Тогда мне казалось, будто я знаю ее, хотя ничего не знал. Наша близость существовала лишь в моем воображении. И вот мне вновь кажется, будто я опять смогу залезть в ее голову, ее душу. Будто мы близки с ней. Почему? Лишь потому, что она вошла в мою жизнь голой? С картины?

Встав, я сложил одеяло, поднялся в дом на холме, зашел на кухню. Отыскал в стенном шкафу спагетти, жестянку с томатами, баночку оливок, а в отделении для пряностей – анчоусы и каперсы. С непривычки готовить было нелегко, но я не спешил. Когда я услышал, что Ирена встала и пошла к лестнице, стол был уже накрыт и еда готова. Я помог ей спуститься вниз, усадил за стол, положил в тарелку спагетти. Она взглянула на меня, я преисполнился гордостью, а она, заметив мою гордость, улыбнулась:

– Ты все еще здесь.

– Лодка пришла, когда мы были в отъезде, и ушла, оставив мои вещи. Теперь тебе придется доставить меня в Рок-Харбор.

– Когда? – (Я пожал плечами.) – Завтра?

– Когда захочешь.

8

Я разозлился. Ведь она могла бы сказать: уходить не обязательно, можешь остаться.

– Разве то, что произошло тогда между нами, должно было произойти именно так? Разве все не могло быть иначе?

Она удивленно взглянула на меня:

– Мой храбрый рыцарь…

– Перестань называть меня храбрым рыцарем. Я любил тебя. Помнишь, ты сказала мне, что раньше я еще никого не любил, так оно и было, раньше я никого не любил. С тобой у меня произошло это впервые, и я вел себя неловко, признаю, но я не жалуюсь – жаловаться было бы глупо. Я только хочу знать: если бы я вел себя тогда иначе, могло ли у нас все получиться?

– Ты имеешь в виду, сумела бы я разделить с тобой твою франкфуртскую жизнь с юридической фирмой, приличным обществом, теннисом и гольфом, абонементом в оперу? Так вот…

– Мы могли бы уехать в Америку, в Штаты, Бразилию или Аргентину, у меня хватило бы сил начать все сначала, выучить язык, закончить тамошний юридический факультет…

– …и опять обзавестись юридической фирмой, войти в приличное общество…

– А что тут плохого?

– Ты когда-нибудь защищал интересы обычных людей: рабочих, квартиросъемщиков, пострадавших от плохого врача пациентов или женщин, которых избивают мужья? Ты когда-нибудь выдвигал обвинения против государства, полиции, Церкви? Защищал политических обвиняемых? Чем-нибудь рисковал? Я искала человека, способного на риск, такого, с которым я сама могла бы пойти на риск. Даже рискнуть собственной жизнью. Что ты вчера говорил? Слияния и поглощения? Кому интересны эти слияния и поглощения? Они даже тебя по-настоящему не интересуют. Ты наслаждаешься собственным умением не позволять, чтобы тобой манипулировали другие, зато ты сам можешь играть людьми. Ты наслаждаешься заработанными деньгами, дорогими отелями, возможностью летать первым классом. Тебя когда-либо волновал вопрос, есть ли в мире справедливость?

– Слияния и поглощения тоже бывают справедливые и несправедливые. Когда я…

– Ты когда-нибудь мечтал о чем-то большем? О справедливости для униженных и угнетенных? Скажи, что ты не всегда был таким!

Я чувствовал себя неловко под ее взглядом. Поворошив вилкой спагетти, я начал есть. Она тоже ела, но не отводила от меня глаз, ожидая ответа. Что я мог ответить? Я гордился своим практическим умом; самой смелой фантазией о жизни с Иреной была мысль уехать с ней в Буэнос-Айрес, подрабатывать официантом в ночных ресторанах, днем учиться в университете, чтобы опять выбиться наверх. Если бы ничего не вышло, нам пришлось бы годами ютиться в убогом жилье, перебиваться мелкими судебными тяжбами, да еще заниматься сомнительными политическими акциями, – нет, такого я вообразить не мог.

– Да, я всегда был таким. Я мечтал уехать с тобой в Буэнос-Айрес, днем учиться, ночью работать официантом ради новой жизни с тобой, а может, стал бы гаучо, мойщиком посуды в нью-йоркском ресторане или лесорубом в Скалистых горах. Так или иначе, я мечтал о хорошей жизни. А униженные и угнетенные должны сами справляться со своими проблемами.

Она посмотрела на тарелку:

– Вкусно.

Мы ели, я добавил ей спагетти, налил вина и воды. Немного помолчав, она сказала:

– Не ломай себе голову. Ты ничего не смог бы изменить тогда. Тебе просто нужно было быть другим человеком.

9

Убрав со стола и вымыв посуду, я вернулся. Ирена спала за столом, уткнувшись лицом в руки. Когда накануне я относил ее в комнату, она показалась мне легкой, теперь нести ее было тяжелее. Я уложил ее на кровать, снял ботинки, джинсы, толстую рубаху, вытащил из-под нее одеяло и укрыл.