Читать книгу "Картель правосудия - Фридрих Незнанский"

– Вань, хочешь анекдот расскажу? – спросил Назаров. – Лев Толстой очень любил играть на балалайке, но не умел. Бывало, пишет роман «Война и мир», а сам думает: «Тень-дер-день-тер-тер-день-день-день». Или: «Брам-пам-дам-дарарам-пам-пам».

И за неимением настоящей он принялся перебирать аккорды на воображаемой гитаре, беззвучно открывая рот, с невероятным напряжением на лице, покачиваясь в такт никому, кроме него, не слышной мелодии.

– Первая строка: ля минор, ре минор, ми мажор, ля минор. Вторая – тоже. Потом: ля сэпт, ре минор ми мажор, пижон – ля минор. – Палыч, записав, изобразил работу мысли, подражая Назарову, брынькал на виртуальной гитаре, пытаясь воскресить в памяти блатной квадрат.

На этот раз Иван хохотал до слез, как ребенок, всхлипывая и колотя себя кулаком по колену.

– Ну ты конь, Боцман!

Палыч, не обращая внимания на реплику молодого коллеги, сгонял к себе и притащил из анналов чекушку и две стопки.

– За шлягер! – сказал он, наливая Назарову, и повернулся к Ваняю: – Э-э, а: несение караульной службы является выполнением боевой задачи в мирное время и требует от военнослужащего выдержки, бдительности и инициативы… – Палыч опрокинул рюмку, а Ваняй прыгнул на него сзади и огрел пистолетом по голове.

– Ты зачем старика ударил, Шаляпин? Нехорошо руки распускать. Придется доложить начальству и режим усилить. – Он вынес тело Палыча. Спустя час приехали давешние знакомые.

– Старик совсем охренел и допился, – жаловался Иван, – пришлось в репу съездить, нянчился с этим вот, водкой его угощал, а он его схватил и об решетку – хрясь!

– Ладно, с Боцманом без тебя разберемся. А ты куда смотрел, когда он его об дверь звезданул?

– Да если б не я – вообще убил бы…

«Пацаны» вкололи Эльдару нечто сильнодействующее, от чего он отключился и потерял счет времени. Единственное, в чем он был почти уверен: его ширяли неоднократно, по крайней мере остался смутный образ Ваняя со шприцем.

КАТЯ11 февраля, день

Она медленно шла по Большой Якиманке, сосредоточенно размышляя, с серьезным риском угодить под машину.

Ну, хорошо, у нее теперь есть доказательство того, что Эльдар похищен, и в милиции ее вряд ли примут за истеричку, которую бросил любовник, а она по этому поводу решила поставить всех на уши. Однако, с другой стороны, что будет, если Кротков узнает об этом телодвижении? Эльдару определенно не поздоровится. К тому же он и сам, наверное, был бы против вмешательства органов. Где же выход? Шантажировать Кроткова пленкой в надежде, что он испугается, отпустит Эльдара и забудет обо всем? Глупо. Это открытое объявление войны, проигравший которой известен заранее…

Или попросить отца? Если родитель со всеми своими связями и влиянием бросится ей помогать, то возможно, что проблему удастся быстро урегулировать. Таких денег у отца, конечно, нет, но Кротков, сообразив, откуда ветер дует, сразу станет скромнее и сговорчивее. Только беда в том, что отец терпеть не может Эльдара. И что гораздо важнее, он никогда и ни при каких обстоятельствах не использовал свое служебное положение в личных целях и не станет этого делать впредь. А бросить ее в беде он тоже не сможет, значит, будет опять корчиться в моральных муках…

Вдруг у нее возникло навязчивое ощущение какого-то зуда в затылке. Ощущение, которое появляется, когда кто-то пристально, не прекращая, сверлит взглядом твою спину.

Катя выглядела весьма эффектно – высокая, стройная молодая женщина в оранжевой лисьей шубе, по воротнику которой рассыпались ее светлые волосы. Встречные мужчины оборачивались ей вслед и провожали долгими восхищенными взглядами, в которых, впрочем, сквозило удивление: почему она ходит пешком, а, скажем, не летает. Но это обычное явление, и она давно привыкла к такой реакции. Сейчас же было что-то иное. За ней следили.

«Пленка!» – запрыгало вдруг у нее в голове. А если они каким-то образом узнали и теперь охотятся за ней?! Первым импульсом было желание бежать со всех ног подальше отсюда. Катя взяла себя в руки, постаралась успокоиться и, лишь немного ускорив шаг, попробовала смешаться с толпой. Но взгляд «не отставал».

Она остановилась у витрины. Достала зеркальце и, делая вид, что придирчиво анализирует свой макияж, попробовала окончательно определиться с причиной своего беспокойства.

Никто не выстрелил в нее из пистолета с глушителем, никто не подошел и не окликнул, никто не затащил в припаркованную у тротуара машину. Вот козлы. Она предоставила им полную возможность это сделать, но никто ею почему-то не пожелал воспользоваться. Очевидно, никто и не собирался ее убирать или похищать. По крайней мере, пока не собирался. Может, показалось… Переволновалась, трусиха, и навоображала бог знает чего?

Но нет. Метрах в пяти позади нее мужчина в зеленом кашемировом пальто тоже остановился и, отвернувшись, принялся хлопать себя по карманам, довольно натурально имитируя человека, который вдруг вспомнил что-то невероятно важное. Его лицо показалось ей смутно знакомым, но она не успела как следует рассмотреть. Значит, за ней все-таки следят. Но знают ли они о пленке или просто не хотят оставлять без присмотра – вот вопрос вопросов!

Катя покрепче сжала сумочку с драгоценной ношей и медленно пошла дальше, делая вид, что полностью погружена в свои мысли. Зашла в небольшой салон авангардного искусства и минуты три рассматривала выставленные там картины, представляющие весьма сомнительную художественную ценность. Катя переложила диктофон во внутренний карман и продолжила осмотр вернисажа. Ее интересовали не столько произведения искусства (надо сказать, редкая чушь), сколько тонированное стекло витрины, почти непрозрачное со стороны улицы. Тип в зеленом пальто был рядом. Он с самым серьезным видом разглядывал соседнюю витрину и опять стоял вполоборота.

Дойдя до следующего угла, Катя повернула направо и вдруг увидела, как из остановившегося такси вылезает толстенная бабища, до зубов нагруженная разнообразными пакетиками и сверточками. Катя придержала дверцу, намереваясь тут же занять ее место и хоть попытаться уйти от хвоста. А бабища копалась и копалась, роняя и подбирая свои пакетики. Когда, наконец, путь был свободен, чья-то тяжелая рука легла на Катино плечо. Она обреченно оглянулась.

– Катька? Масленникова? А я все гадаю, ты или не ты. – Преследователь широко улыбался.

– Володя? – Катя вгляделась в его лицо. В располневшем, раздавшемся в плечах, слишком тщательно выбритом мужике с трудом угадывался ее когда-то худющий и застенчивый одноклассник Вовка Долгов.

– Так вы садитесь или нет? – Таксист был крайне недоволен.

– Нет-нет. Спасибо большое, поезжайте. – Катя с трудом разомкнула пальцы, все еще удерживавшие дверцу машины.

– Что за народ пошел. То еду, то не еду. А кто мне за простой заплатит? – Не переставая бурчать, шофер клацал счетчиком.

– Не ворчи, шеф. – Володя бросил на сиденье десятитысячную бумажку. – Не видишь, людям поговорить надо. – Он взял Катю под руку. – Ну, какая ты стала, Катерина, просто топ-модель, честное слово. У меня тут офис рядом. – Он неопределенно махнул рукой, указывая куда-то на противоположную сторону улицы. – Стою я, это, курю, в окно смотрю. Глядь, вроде ты. Ну, я хвать пальто и за тобой. Неудобно сразу за полу дергать – вдруг обознался. Вот и пошел следом, следы распознавал.