Читать книгу "Французская любовь - Елена Смехова"

Однако женщины — странные существа. Многие (да что там — подавляющее большинство!) готовы годами закрывать глаза на пренебрежение, эгоизм, невнимание и довольствоваться малым, лишь бы быть при мужчине. Или хотя бы просто значиться при нем. Условно, так сказать.

Я была устроена по-другому. Служить инструментом для утоления чьей-то страсти (в лучшем случае), реализации фантазий (ну, еще куда ни шло) или физиологических отправлений (что самое худшее) я не считала возможным. Как правило, уже одного раза мне было достаточно, чтобы определить, продолжать или не продолжать предлагаемые отношения. Мне были важны в первую очередь мои собственные ощущения. А для этого требовался достойный «противник». Чтоб было сложно, остро, с интригой! Чтоб победа доставалась тернисто, а не сама плыла в руки!

Жизнь представлялась мне то увлекательной шарадой, то хитроумной игрой в шахматы, то бегом с препятствиями, то гонкой по вертикальной стене. Наличие штампа о законном браке служило надежным прикрытием и почти не стесняло в перемещениях.

Я так и жила — между Москвой и Ленинградом. Под предлогом визита к родителям встречалась с кем вздумается. Часто наведывалась и к друзьям, в первую свою альма-матер. В одно из посещений студенческого общежития ВГИКа судьба и свела меня с Жераром.

Мы глянулись друг другу сразу.

Подружки буквально сделали стойку, когда он — якобы случайно — вошел в комнату, где мы собрались девичником.

— Excusermoi, — на чистом французском языке извинился он (успев, однако, пробежаться по нашим лицам быстрым оценивающим взглядом) и отступил назад.

— Ничего-ничего, заходите-заходите, сильвупле! — хором защебетали девчонки.

Он не стал отпираться. Более того, почти следом зашли его приятели, к которым он, по его словам, направлялся.

Наш девичник, таким образом, был благополучно разбавлен, но, похоже, никто об этом не жалел. Даже если это было вовсе и не случайностью, а просто очередным хитрым ходом со стороны юношей — использовать в качестве приманки иностранца.

Закусив две бутылки крепленого вина вареными яйцами и бутербродами с дешевым, но ужасно вкусным шпротным паштетом, мы гурьбой выкатились догуливать вечер на ВДНХ.

Шел пушистый снег. Мы пили из горлышка «Советское шампанское», хохотали как ненормальные, пулялись снежками и валяли друг друга в сугробах.

Как я оказалась у него дома, точнее, на съемной квартире, помню смутно. Знаю одно: иначе и быть не могло. Я сразу поняла, что он будет моим. Не то чтобы я влюбилась в него с первого взгляда. Или, например, он очаровал меня своей неземной красотой. Нет. Ничего подобного.

Дело в том, что у меня в принципе не могло быть конкуренток. К тому же я всегда безошибочно угадывала СВОЕ. И он стал именно моим в первый же вечер. И на некоторое время потом. Но — не навсегда. Где я просчиталась, не пойму до сих пор.

Любовь, которую демонстрировала ему я, невозможно было испытать ни с одной из его прежних многочисленных француженок! Он рассказывал мне о своих похождениях откровенно подробно, не стесняясь, не щадя моего самолюбия. Правда, всегда приправлял свои рассказы оговорками типа: «Это было до тебя» или «Разве можно это сравнить с тем, что я испытываю к тебе?».

И все же после его рассказов мною неизменно овладевало бешенство, граничащее, как мне казалось, с сумасшествием. Я тигрицей набрасывалась на него, и мы падали вместе в бездну, именуемую страстью. И боролись неистово, и тонули в ней… Оба. Пережить подобное он, клянусь, мог только со мной. «Падам-падам-падам…»

Жерар открыл для меня Париж. «О, Пари!»

Я летала туда к нему, исхитряясь невероятно, при любом удобном случае.

Поводов летать в Париж, к сожалению, подворачивалось не так много, как мне хотелось бы.

Тогда я придумала себе удобную тему курсовой — «Традиции и новаторство в эстетике современного французского кино» — и затем адаптировала ее к теме дипломной работы. Чуть позже организовала практику в студенческом театре при французской Академии искусств. Это, конечно, не «Комеди Франсез», куда я замахнулась поначалу, но и здесь оказалось совсем неплохо. «Падам-падам-падам…»

Каждая поездка была сопряжена с недвусмысленным риском, но эта сторона моих проблем душку Жерара волновала мало.

Я же страстно желала его в Париже и обожала Париж в нем.

Я примеряла на себя Париж, как бабушкино гипюровое платье, и оно казалось мне впору.

Но что бы я ни делала, оба — и Жерар, и Париж — оставались для меня недосягаемыми. Французская богема, его друзья, его родные не спешили принять меня. Несмотря на все мои старания.

Любые расставленные мной ловушки Жерар обходил умело и профессионально. Наверное, мои ухищрения казались ему наивным детским лепетом — так быстро он рассекречивал все мои задумки. Увы, я по-прежнему существовала для него лишь в одной ипостаси. И по его мнению, должна была гордиться этим, тем более что верностью он никогда и не бравировал.

«Падам-падам-падам…»

Однажды, разозлившись до предела, я решила сыграть ва-банк.

Используя последний, самый старый и испытанный, хотя и не самый честный, способ, я заявила, что мой муж подал на развод, поскольку рассекретил нашу связь, узнав о ребенке, которого я жду от Жерара.

Это был наш последний разговор. Он отвез меня в аэропорт, посоветовал помириться с мужем и родить здорового ребенка. А его — не держать за идиота.

«Падам-падам-падам», — звучал во всю мощь голос великой Пиаф, когда я покидала город несбывшихся надежд.

«Падам-падам-падам». Я рождена, чтоб сказку сделать былью?

«Падам-падам-падам». Никому не позволительно так со мной поступать!

«Падам-падам-падам». Отчаянно билось сердце.

«Падам-падам-падам». Никогда, никогда, никогда больше такого не повторится!..

— Дусик, ты Анечке позвонила?

Выхожу из задумчивости.

— Звонила, звонила, разбудила даже. Обещала, кстати, прийти пораньше — помочь с пирогами… Умница наша… разумница.

С паршивой овцы, как говорится, хоть шерсти клок, а с племяшки непутевой — хотя бы пирог.

— На рынок едем? Я иду греть машину.

— Через пять минут спускаюсь, дорогой.

Какое счастье, что у меня есть Дусик.

Мой главный приз.

Мой Памир, мой Эверест, моя Джомолунгма.

Моя священная корова.

Разве кто-нибудь с ним сравнится? Разве этот наглец французского происхождения сто2ит хотя бы ногтя моего благородного мужа? Разве можно их даже в один ряд ставить?!

И зачем только я устраиваю прием в честь этого ничтожества? В самом деле, зачем? Пир закатываю, суечусь…

Зачем-зачем… — чтоб знал. Чтобы по носу щелкнуть. Реванш взять.