Читать книгу "Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса - Стивен Пинкер"

Перспектива объединения системы знаний может стать реальностью, только если потоки знания текут во всех направлениях. Зачастую гуманитарии, возмущенные попытками ученых объяснять искусство, правы в том, что эти объяснения неглубоки и тривиальны по их стандартам. Тем больше причин подключиться к общей работе, объединив свои знания о произведениях искусства и жанрах с научным пониманием свойственных человеку эмоциональных и эстетических реакций. Что еще лучше, в этом случае университеты смогли бы начать выпускать гуманитариев нового поколения, свободно владеющих языками обеих культур.

Хотя сами гуманитарии, как правило, открыты влияниям науки, стражи «второй культуры» заявляют, что они не должны проявлять такого любопытства. В пренебрежительной рецензии на книгу литературоведа Джонатана Готшелла об эволюции инстинкта повествования, опубликованной в журнале The New Yorker, Адам Гопник писал: «Что касается историй, интересно знать… не о том, что делает любовь к ним “универсальной”, но что отличает хорошие от скучных… Здесь, как и в случае с женской модой, в едва уловимых “поверхностных” различиях на самом деле и заключается вся суть вопроса»[1213]. Но неужели вся суть понимания литературы заключается лишь в тонкостях вкуса? Пытливый разум может заинтересовать и вопрос, почему мыслители разных культур и эпох похожим образом обходятся с неподвластными времени парадоксами человеческого существования.

Леон Уисельтир тоже выпускал строжайшие инструкции по поводу того, чего не должны делать гуманитарные дисциплины, например развиваться. «Философские проблемы не решаются; ошибки не исправляются и не отбрасываются», – писал он[1214]. На самом деле почти все нынешние моральные философы согласятся, что старые ошибочные аргументы, защищавшие рабство как естественное установление, успешно исправлены и давно отброшены. Эпистемологи могли бы добавить, что уж их-то отрасль значительно продвинулась со времен Декарта, который утверждал, что ощущения человека истинны, потому что Господь не стал бы нас обманывать. Далее Уисельтир постулирует, что существует «бесспорная разница между изучением мира природы и изучением мира человека» и что любая попытка «нарушить эту границу между царствами» лишь сделает гуманитарное знание «служанкой наук», потому что «научное объяснение выявит глубинную тождественность» и «объединит все царства в одно, их собственное». К чему ведет вся эта паранойя с территориальным рефлексом? В объемном эссе, опубликованном в The New York Times Book Review, Уисельтир призвал к восприятию мира одновременно до-дарвиновскому («уникальность человека несводима к любому аспекту нашей животной природы») и до-коперниковскому («человечество – центр Вселенной»)[1215].

Будем надеяться, что деятели искусства и гуманитарии не последуют за своими самозваными защитниками по пути к этой пропасти. Попытки примирить человечество с условиями его существования не стоит консервировать на уровне прошлого или позапрошлого века, не говоря уже о Средневековье. Безусловно, наши представления о политике, культуре и морали только выиграют, если будут опираться на современное понимание Вселенной и человека как вида.

В 1782 году другой отец-основатель, Томас Пейн, вознес хвалу свободным от предрассудков добродетелям науки:

Наука – благодетельная покровительница всех стран, не приверженная какой-либо одной из них, – любезно открыла храм, где могут встречаться все. Ее влияние на разум, подобное влиянию солнца на подмерзшую землю, долго подготавливало его для высшего окультуривания и дальнейшего улучшения. Философ одной страны не видит врага в философе другой: он занимает свое место в храме науки и не спрашивает, кто сидит рядом с ним[1216].

Эти слова о земной географии можно распространить и на географию знаний. В этом, как и во многом другом, дух науки – это дух Просвещения.

Глава 23

Гуманизм

Чтобы добиться прогресса, одной лишь науки недостаточно. «Все, что не противоречит законам природы, достижимо при наличии соответствующих знаний» – но в этом-то и проблема. «Всё» значит буквально всё: вакцины и биологическое оружие, видео по запросу и Большой Брат на телеэкране. Не одна только наука обусловила такой ход событий, при котором вакцины помогли нам избавиться от болезней, а на биологическое оружие наложен запрет. Вот почему перед эпиграфом, взятым из книги Дэвида Дойча, я поставил слова Спинозы: «Всякий, следующий добродетели, желает и другим людям того же блага, к которому сам стремится». Суть прогресса – применять знания для того, чтобы человечество процветало так, как хочет процветать каждый из нас.

Стремление приумножить доступные людям блага – жизнь, здоровье, счастье, свободу, знание, любовь, богатство опыта – можно назвать гуманизмом. (Несмотря на этимологию этого термина, гуманизм не исключает и заботы о благополучии животных, но эта книга посвящена процветанию людей.) Именно гуманизм определяет, к каким целям мы должны стремиться с помощью наших знаний. Он обеспечивает долженствование, дополняющее наличие. Он отделяет истинный прогресс от простого освоения.

Но гуманизм – это еще и растущее движение, которое предлагает лишенную отсылок к сверхъестественному основу для смысла и этики: благо без Бога[1217]. Его цели перечислены в трех манифестах, первый из которых появился в 1933 году. Третий гуманистический манифест, обнародованный в 2003 году, гласит:

Познание мира достигается путем наблюдения, эксперимента и рационального анализа. Гуманисты считают, что наука является наилучшим способом такого познания, так же как и решения встающих перед человеком проблем и развития полезных технологий. Мы также признаём ценность новых направлений мысли, искусства и внутреннего опыта, каждое из которых подлежит критическому анализу разума.