Читать книгу "Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса - Стивен Пинкер"

В качестве причин недомогания гуманитарных дисциплин называют антиинтеллектуальные тенденции в нашей культуре и коммерциализацию университетов. Однако надо честно признать, что кое-какие увечья гуманитарии нанесли себе сами. Им еще только предстоит оправиться от напасти постмодернизма с его упрямым обскурантизмом, противоречивым релятивизмом и удушающей политкорректностью. Многие из его светил – Ницше, Хайдеггер, Фуко, Лакан, Деррида и идеологи критической теории – были угрюмыми культурными пессимистами, которые заявляли, что современность отвратительна, любые утверждения парадоксальны, произведения искусства являются средствами угнетения, либеральная демократия ничем не отличается от фашизма, а западная цивилизация вот-вот вылетит в трубу[1206].

При таком жизнерадостном взгляде на мир неудивительно, что гуманитарные дисциплины часто с трудом ищут для себя прогрессивную повестку дня. Я нередко слышу, как президенты и ректоры университетов жалуются: если о встрече просят ученые, то чтобы сообщить о новых захватывающих исследованиях и потребовать на них денег. Когда же в кабинет заглядывают гуманитарии, они просят проявить уважение к укоренившимся в их сфере подходам. Да, эти подходы заслуживают уважения, и нам нечем заменить внимательное чтение, подробное описание и глубокое проникновение в суть, с помощью которых всесторонне начитанные исследователи изучают отдельные произведения. Но неужели это единственный путь к пониманию?

Консилиенс с научным знанием подарит гуманитарным дисциплинам массу возможностей для новых озарений. Искусство, культура и общество – результаты работы человеческого мозга. Они берут начало в наших способностях к восприятию, размышлению и эмоциям, они развиваются и распространяются по законам эпидемиологии, описывающим, как люди влияют друг на друга. Неужели нам неинтересно понять эти связи? Обе стороны от этого только выиграют. Гуманитарные дисциплины увеличат объяснительный потенциал своих исследований, а повестка, устремленная в будущее, привлечет к ним амбициозные молодые таланты (не говоря уж о спонсорах и университетских администраторах). Ученые же смогут проверить свои теории с помощью естественных экспериментов и экологически валидных феноменов, которые так глубоко описаны гуманитариями.

В некоторых областях такой консилиенс – свершившийся факт. Археология из раздела искусствознания превратилась в высокотехнологичную науку. Философия познания сливается с математической логикой, информатикой, когнитивистикой и нейробиологией. Лингвистика совмещает филологическое изучение истории слов и грамматических конструкций с лабораторными исследованиями речи, математическим моделированием грамматики и компьютерным анализом крупных корпусов устных и письменных текстов.

Политическая теория тоже естественным образом близка наукам о разуме. «Разве сама необходимость в правлении красит человеческую природу?»[1207] – спрашивал один из отцов-основателей США Джеймс Мэдисон. Современные социологи, политологи и когнитивисты снова заинтересовались связью политики с природой человека, которую живо обсуждали во времена Мэдисона, но о которой подзабыли в период, когда человек считался «чистым листом» и «рациональным агентом». Сегодня мы знаем, что люди – агенты моральные: ими руководят интуитивные представления о власти, групповых интересах и незапятнанности, они преданы священным ценностям, выражающим их идентичность, ими движут конфликтующие мотивы мести и примирения. Мы начинаем понимать, почему эти импульсы возникли, как они реализованы в мозге, в какой степени различаются в разных людях, культурах и субкультурах, какие условия их запускают и останавливают[1208].

Похожие возможности просматриваются и в других гуманитарных сферах. Изобразительное искусство может обернуть себе на пользу бурное развитие науки о восприятии цвета, формы, текстуры и освещения, а также эволюционной эстетики, объясняющей, почему нам нравятся те или иные лица, ландшафты и геометрические фигуры[1209]. Музыкантам есть что обсудить с учеными, исследующими восприятие речи, структуру языка и то, как мозг анализирует мир звуков[1210].

Что же касается литературоведения, с чего бы начать?[1211] Поэт Джон Драйден писал, что художественное произведение – это «честный и яркий образ природы человека, изображающий его страсти и забавные черты, повороты судьбы, которым он подвержен, к удовольствию и пользе человечества». Когнитивные психологи способны пролить свет на то, каким образом читатели соотносят свое сознание с сознанием автора или героев книги. Поведенческая генетика уточняет традиционные представления о родительском влиянии, увязав их с пониманием роли генов, сверстников и случайностей. Это поможет нам глубже понимать биографии и мемуары – и здесь, кроме того, можно многому поучиться у когнитивной психологии памяти и той области социальной психологии, что изучает способы самовыражения человека. Эволюционные психологи помогут отличить общие для всех людей одержимости от тех, что характерны лишь для определенных культур, и опишут варианты столкновения и совпадения интересов родственников, партнеров, друзей и врагов, влияющие на то, как развивается сюжет. Все эти идеи в совокупности смогут добавить глубины замечанию Драйдена о художественной литературе и природе человека.

Хотя многим задачам гуманитарного исследования лучше всего отвечают традиционные методы литературно-художественной критики, на ряд практических вопросов лучше отвечать с помощью анализа данных. Приложение методов науки к изучению книг, периодических изданий, писем и партитур привело к появлению новой области знания – «цифровых гуманитарных дисциплин»[1212]. Ее возможности ограничены лишь воображением и предвещают новые теории и открытия, которые расскажут нам о зарождении и распространении идей, о хитросплетениях интеллектуальных и художественных влияний, о контурах исторической памяти, о нарастании и спаде литературной популярности различных тем, об универсальности и культурной специфичности архетипов и сюжетов, о механизмах неофициальной цензуры и табу.