Читать книгу "О, Мари! - Роберт Енгибарян"

– В гостиницу Академии наук, это в начале Ленинского проспекта.

– Кстати, ты читал Джорджа Оруэлла? «Скотный двор», «1984», другие книги?

– Я такого автора не знаю.

– Ну да, откуда тебе знать. Это запрещенная литература. Рекомендую – потрясающая вещь! Мороз по коже! После этих книг мир покажется совсем другим.

– Фаина, будь осторожна. Что ты зациклилась на этой диссидентской литературе? Такую чернуху обрушивают на тебя, что настроение портится надолго. К твоему сведению, на днях принят закон, предусматривающий за клевету против советской власти уголовное наказание до пяти лет [55] . Поэтому еще раз повторяю: будь очень осторожна.

– Это тебе твоя начальница внушила? Что, прикажешь жить в неведении, как счастливый идиот, и верить любым глупостям нашей примитивной идеологии?

– Поверь, Фаина, огромное количество наших людей вообще ничему не верят – ни богу, ни черту, ни коммунистической идеологии. Просто живут. Хорошо ли, плохо ли – как получится. Любят, рожают, умирают. Я – один из этих людей. Не революционер, не убежденный марксист, не диссидент. Просто следую логике жизни. Пойдем, продолжим разговор в машине. Ты обиделась?

– Хорошо, не хочешь читать – твое дело. Живи как знаешь.

– Фаина, я не сказал, что не хочу читать. Я сказал, что у меня свое представление о жизни и своя цель.

– И какая у тебя цель в жизни?

– Быть счастливым.

– А каким путем, в каком обществе – тебе безразлично?

– Разумеется, нет. Я хочу строить свое счастье в рамках существующих правовых норм, не унижая своего достоинства и не игнорируя интересы других. И наконец, можно быть счастливым только в счастливом обществе. Не прятать свое счастье за высокими заборами государственных дач или правительственных санаториев, как делают наши руководители.

– Вот видишь, ты тоже так думаешь!

– Фаиночка, но я свою жизнь и жизнь своих близких ставлю выше! Поэтому любое лобовое столкновение с властями, последствия которого могут быть негативными, для меня неприемлемо – тем более во имя такой расплывчатой и призрачной цели, как счастье всего народа. И это понятно – зачем так крупно рисковать, сражаясь с ветряными мельницами? Я хочу, чтобы люди были свободны, жили хорошо и счастливо. Но извини, я не готов на самопожертвование ради исполнения этого абстрактного желания. И тебе, как близкому человеку, то же советую. Вообще, Фаина, тебе бы стоило завести друга, постараться влюбиться, жить нормальной жизнью молодой девушки. Поверь, тогда все твои радения о народном благе отойдут на второй план. Пусть каждый сам борется за свое счастье!

– Давид, оставим этот разговор. Он оскорбителен для меня.

– Ладно, Фаиночка. Не дуйся. Где твои книжки?

– В следующий раз передам, когда встретимся.

– Прошу тебя, будь осторожна, не раскрывайся перед незнакомыми людьми. Каждый третий – сексот или зомбированный идиот, готовый доносить на всех подряд, особенно на людей определенной национальности. Как у тебя на работе? Все нормально?

– Не совсем.

– Что случилось?

– Одного из наших ребят, талантливого литературного работника, арестовали. Должно быть, по наводке. Дома у него нашли несколько ротапринтных [56] изданий – Оруэлла, Пастернака, Авторханова и что-то еще. Хорошо, что по просьбе его матери я забрала часть книг, они у меня на даче.

– Сегодня же избавься от них, не то поздно будет. Не дай Бог, сама загремишь!

– Что ты! Это исключено, он меня не предаст. Он хороший друг и порядочный человек.

– Когда его взяли?

– Несколько дней назад.

– Конкретнее?

– Так… – Фаина задумалась. – Сегодня, кажется, будет неделя.

– Останови машину. Я возьму такси, а ты прямо сейчас поезжай на дачу, собери все и утопи в Москве-реке. Никому не передавай, а именно утопи или сожги.

– Давид, что за истерика? К чему такая спешка?

– К тому, что если он будет упорствовать, ему подмешают в пищу наркотики и через три дня он не сможет себя контролировать. Выложит все, что знает, начиная с момента рождения.

– Ты тоже так поступаешь с подследственными? – подняла бровь Фаина.

– Милиция и прокуратура таких прав не имеют. Это привилегия КГБ. Так, ладно, поехали к тебе на дачу.

– Ты серьезно?

– Серьезней не бывает, поехали. Времена Клары Цеткин и Розы Люксембург прошли. Тогдашние власти и в Германии, и в России были гораздо более гуманными и держались в рамках существующих правовых норм. Нашим же властям никакие нормы не писаны. Им все дозволено. Ты можешь себе представить, чтобы советский суд оправдал Веру Засулич [57] , если бы свое преступление она совершила сегодня? То-то же. Где ваша дача, напомни, пожалуйста.

– Калужское шоссе, поселок Ватутинки.

* * *

Дача пустовала – родители Фаины еще были в городе. Девушка принесла три стопки книг, перевязанные бечевкой, и я забрал их с собой.

– Что будешь с ними делать?

– Это уже мои проблемы. Тебе не скажу. Запомни, если у тебя ничего не найдут, то показания твоего коллеги будут голословными, а на таком основании тебя не смогут посадить как сообщника. На вопрос, почему он тебя оговаривает, скажешь, что отвергла его любовь. Возможно, с вами проведут очную ставку, и не исключено, что там он откажется от своих показаний. Так часто бывает.

– Давид, что ты говоришь? Разве такое возможно? В каком грязном мире ты живешь! Или ты меня разыгрываешь?

– Фаина, неужели даже арест твоего коллеги не смог тебя отрезвить и заставить более реально смотреть на жизнь?

– Боже! За что мне это, почему я родилась и живу именно здесь?!

– И это говоришь ты?! Девушка, которая родилась в центре Москвы, в профессорской семье, и плюс к этому еще умна и красива?! А ведь могло быть гораздо хуже. Радоваться надо! Тебе очень повезло, но если ты этого не оценишь – жизнь тебя строго накажет. А сейчас езжай побыстрее домой. Родители начнут беспокоиться.

Что движет этой красивой, интеллигентной профессорской дочкой? Идеалистическая жажда установить всеобщую справедливость и построить гуманное общество? Неужели она не понимает, что погибнет, как мотылек, летящий на свет? Эта власть слишком сильна и абсолютно лишена сентиментальности, она не считается с такими «мелочами», как жизнь и судьба человека. И подавляющее большинство тех, кого мы именуем словом «трудящиеся», – рабочих и колхозников, чиновников, военных, силовиков – словом, все те люди, за права которых Фаина собирается бороться, за исключением разве что одного-двух процентов литераторов и политически продвинутых ученых, будут в истерике требовать для нее максимально строгого наказания.