Читать книгу "Месть и прощение - Эрик-Эмманюэль Шмитт"

Польщенная Моисетта пришла к заключению, что в глазах всего света она предстанет в выигрышной роли.

Так и произошло. Лили продала современную виллу, которая напоминала ей о счастливых днях с Полем, разобралась с доходными бумагами, обеспечив им с сестрой приличный уровень жизни.

Казалось, все предвещало идиллию.

Но, увы, в деревне по тем же причинам, что и раньше, их по-прежнему называли «сестры Барбарен», «Лили» и «другая сестра». У Моисетты в мгновение ока воскресли прежние фобии, ее задевали детали, которые характеризовали скорее Лили, слова, принижающие ее, Моисетту. В отместку она с мелочным прилежанием стремилась отравить повседневную жизнь сестры: пересаливала еду в ее тарелке, подсовывала черствый хлеб, забывала, какие продукты вызывают у Лили аллергию, и покупала совсем не то, что требовалось сестре, теряла ее почту, сознательно умалчивала об адресованных той звонках, ломала принадлежавшие сестре безделушки, присваивала подарки, как бы случайно включала неверную программу стирки, и вещи сестры линяли или давали усадку, бросала их сушиться в саду, не закрепив, в ветреную погоду… Как скупердяй, который находит тысячи поводов радоваться, экономя на всем, она не пропускала ни дня, чтобы чем-то ей не нагадить и не оскорбить.

Лили, которая была выше таких мелочей, пожав плечами, прощала сестру. Но Моисетта злилась все сильнее.

«Она когда-нибудь перестанет выставлять себя в выгодном свете? Доставать своим великодушием? Да-да, все уже усвоили, что она меня любит! Но я отобью у нее охоту и желание выказывать свое превосходство. Это продолжается без малого восемьдесят лет… А я ведь никогда не просила Господа послать мне сестру. Тем более сестру-близнеца. Я терпела это издевательство с самого рождения. Хуже, терпела еще в чреве матери. Из нас двоих одна лишняя. Вечно она маячит передо мной. Вечно лучшая. Более любезная. Более речистая. Она всегда была умнее, одареннее, терпеливее, вежливее. Вечно на шаг впереди. Единственное, в чем она дала осечку, – у нее не получилось стать красивее, чем я: мы одинаковые! Из нас двоих одна лишняя. Ну уж я ее доведу до ручки. Она меня возненавидит. Она еще узнает, почем фунт лиха!»

* * *

Процесс завершился. Лили Барбарен покинула здание суда, ее признали невиновной.

Фабьен Жербье был по-прежнему недоволен. Что-то он упустил – и судья упустил тоже. Ну не мог он поверить, что Моисетта, которая с детства знала сад как свои пять пальцев, споткнулась и упала в колодец. Это она-то с ее паранойей – такая осмотрительная, не доверяющая никому. Очевидно, это не случайность, тут явно не обошлось без посторонней помощи: Лили либо ее подтолкнула, либо сказала что-то, что вывело Моисетту из равновесия.

По возвращении в Сен-Сорлен его осенило. Ну конечно! Это и следовало сделать: понять, какое именно действие Моисетты могло спровоцировать жестокий поступок Лили. «Вот ведь идиот! Что же ты раньше до этого не додумался! Ключ к решению таится именно здесь. Моисетта перешла черту, и Лили ее наказала».

Он упорно размышлял: что могло иметь значение для Лили? Деньги? Вряд ли, денежные потери ее бы не огорчили – когда у нее завелись деньги, она принялась их раздавать. Дом? Разрушая дом, Моисетта посягала на их детство, на покойных родителей… Поль Дени! Да! Эти воспоминания были для Лили священны. Поль! Моисетта, должно быть, попыталась оболгать его, втоптать его память в грязь, притвориться, что…

Глубоко взволнованный, Фабьен сел, отирая со лба испарину. Ну конечно! Моисетта могла проделать с Полем то же, что и с ним: выдать себя за сестру и переспать с Полем. И она не только сделала это, но и призналась Лили.

Отирая вспотевший лоб громадным клетчатым носовым платком, Фабьен уже не понимал, – зашлось ли у него сердце от радости или от отвращения.

Лили! Шестьдесят с лишним лет назад она побледнела, когда он сказал ей, что Моисетта предала сестру, переспав с ним. Тогда, вернувшись домой, она попыталась покончить с жизнью. На сей раз, получив удар, Лили вновь выбрала смерть, но теперь – для сестры. Таково преимущество зрелости: мы виним других, а не себя.

Вытянув ноги, Фабьен задержал дыхание.

В конце концов, не стоит винить Лили. Она имела право мстить. К тому же она отомстила не за себя, а за Поля, впрочем, ему она тоже отомстила.

Но какое мужество! К счастью, теперь с Лили сняли обвинение за отсутствием состава преступления. Убийство осталось нераскрытым, и лишь ему, Фабьену Жербье, сегодня известна эта тайна, но он не станет ее разглашать, поскольку одобряет поступок Лили, более того, восхищается им.

Всю неделю он трудился в своей мастерской и носа не показывал, когда Лили Барбарен проходила по улице. И все же ему казалось, что необходимо отважиться и сказать ей, что он понял и оправдывает ее поступок, что он будет ее союзником до конца своих дней. Но его удерживала робость. Что подумают односельчане, если он приблизится к Лили? Всем было известно, как враждебно он вел себя по отношению к ней, как был несправедлив.

Он размышлял. Нужно рассказать Лили все, заверить, что он готов примириться с ней, потому что этой заразы Моисетты больше нет на свете. Нужно облегчить Лили сознание вины, признав ее право на месть.

Из давних времен всплыло воспоминание: если забраться на крышу прачечной и пройти десять метров вдоль балки, то можно оказаться на каменной стене, окружающей сад семьи Барбарен; дальше, цепляясь за плющ, спуститься в сад и спокойно дождаться Лили, чтобы поговорить с ней.

В воскресенье, после того как церковные колокола призвали верующих к мессе, он воспользовался воцарившейся в деревне тишиной и привел свой план в исполнение.

Проделанное упражнение показало ему, насколько с годами обветшало его тело: маршрут, который он с легкостью преодолевал в восемнадцать лет, теперь оказался сопряжен с одышкой и многократными остановками.

Тем не менее он добрался до стены и спустился, цепляясь за ветви старого плюща и дикого винограда.

«Если войти в дом, она испугается, – подумал он. – Лучше подождать здесь, отсюда все хорошо видно».

Он огляделся. Возле поленницы, неподалеку от рокового колодца, поставленные друг на друга клетки и курятник свидетельствовали о том, что в старину для пропитания здесь держали птицу и разводили кроликов.

Через час, утомленный долгим ожиданием, Фабьен сместился в тень, под деревянный навес, где стояли кроличьи клетки, и уселся на солому. Клетки были набиты пакетами, причем их было много, и странное дело – то были не мешки, которые ожидаешь увидеть в этом заброшенном уголке, а именно пластиковые пакеты. Неуемный Фабьен нажал на задвижку, открыл решетчатую дверцу и вытянул один пакет.

– Что это…

Полиэтиленовый пакет был набит сотнями лотерейных билетов. Выцветшие краски и пожухлая бумага подсказывали, что они были куплены давным-давно.

«Любопытно… Она, стало быть, сохранила коллекцию Моисетты. Я-то думал, что она избавилась от ее одежды и прочих вещей…» Он вспомнил, что видел повозку местного отделения «Компаньонов Эммауса»[4], заполненную чемоданами с платьями и пальто, лампами, безделушками. Он, не откладывая в долгий ящик, проверил содержимое других пакетов. То же самое. Вся жизнь человека, зациклившегося на выигрыше, сосредоточилась здесь, в кроличьих клетках на задворках сада. Нахмурившись, он двинулся к колодцу освежиться, прихватив с собой один пакет.