Читать книгу "Месть и прощение - Эрик-Эмманюэль Шмитт"

Лили, помолчав, сказала только:

– Я люблю его и готова простить.

– Если простишь, значит ты не любишь и не уважаешь саму себя.

– Но это ведь и значит любить: желать, чтобы другой был счастлив. Учитывать прежде всего его интересы.

– Развод!

– Нет. Я не стану повторять твоей ошибки.

Моисетта покинула дом Лили, не оглянувшись.

* * *

Адвокат достиг высот риторики: воспарив и голосом, и возвышенной лексикой, он жонглировал длинными фразами, подвешивал гиперболы к синекдохам, прибегал к жалости, порицанию, нагонял ужас, трагизм и прочие сценические эффекты, будто на кону стояла жизнь клиентки. Но суду было ясно, что Лили Барбарен не должна быть признана виновной. Что касается скудной аудитории – шесть задремавших плащей, – то она вряд ли оценила подобную виртуозность. Тем не менее, то ли по привычке, то ли чтобы самоутвердиться, мэтр Морбье де Жонкиль, акробат глагола, гимнаст аргументации, продемонстрировал весь спектр своих талантов.

– Господа, перед вами не обвиняемая, но обиженная женщина! Да, я подчеркиваю: обиженная. Обиженная безумием выдвинутых гипотез и бредовыми подозрениями. Кто-нибудь видел, как Лили Барбарен столкнула сестру в колодец? Таких свидетелей нет. Это она, придя в отчаяние, когда сестра куда-то пропала, разыскивала ее повсюду часами, пока не обнаружила труп. Никто не назвал мотив, руководствуясь которым она могла бы совершить это убийство! Деньги? Но ведь это ей принадлежит небольшое состояние, которым она десятилетиями делилась с сестрой, что позволило той вести пристойное существование. Лили ничего не унаследовала после смерти сестры. Ревность? Но их мужья давно умерли. Быть может, вспышка темперамента? Но Лили Барбарен весь свой век считалась мягкосердечной альтруисткой. Обида? Но Лили Барбарен, на глазах и дальних и ближних, постоянно выражала сильнейшую привязанность к сестре.

Итак, на чем основано подозрение? На чем? На доводе, который уязвимее, чем крылышко мухи, на том основании, что Моисетта с самого рождения знала, что с каменного бортика можно свалиться в колодец, и, следовательно, не могла туда упасть. Но так ли это?

Обвинение остается шатким, нелепо шатким, возмутительно и бесчестно шатким. Как вам известно, к восьмидесяти годам тело худеет… Да, оно уже не реагирует рефлекторно, как в юности, нет больше мышц, составлявших его силу, человек уже не в состоянии подняться на те горные склоны, которые прежде были ему доступны, он спотыкается на ступеньках, которые раньше промахивал одним скачком, падает там, где прежде ходил уверенно. Внимание, сенсационное заявление: случается даже, что он умирает, хотя прежде с ним этого не было!

Суд встретил сию остроумную шутку довольным хрюканьем.

– У Моисетты Барбарен закружилась голова, и она утратила равновесие. Все просто: это нелепо, печально, но таково единственное объяснение! Сегодня Лили Барбарен, пережив драму, когда именно ей выпало обнаружить тело, оплакала сестру, которой дорожила с первого дня зарождения их жизни в материнском чреве. Этот процесс оскорбляет ее, задевает человеческое достоинство, унижает само понятие правосудия. Мне стыдно, господа, право, стыдно. За сорок лет судебной практики я никогда не испытывал такого стыда. При чем тут стыд? При чем? Речь не о том, что мне стыдно защищать Лили Барбарен, нет, здесь затронута моя честь. Мне стыдно, что я вынужден защищать эту даму от позорных подозрений. Итак, я заклинаю вас, признайте, что она невиновна, объявите, что дело закрыто, и избавьте меня от этого стыда!

Он так сильно ударил себя в грудь, что звук отдался в зале. Если бы лев, облекшийся в адвокатскую мантию, бил лапой по своей груди, сходство с мэтром Морбье де Жонкилем было бы полным.

* * *

Дальнейшие события доказали правоту Лили: Поль вернулся к ней – влюбленный и понимающий, чем он ей обязан, их союз был скреплен верностью, закаленной испытаниями. Они жили душа в душу до самой кончины Поля. Все это время Моисетта отказывалась от попыток найти спутника жизни, перенеся любовные порывы на игру. С присущей ей расчетливой осторожностью она избегала финансовых ловушек, сведя весь риск к покупке билетов тиражной и моментальной лотереи. Каждую неделю она с бьющимся сердцем, готовая взорваться от нетерпения, часами ждала розыгрыша очередного тиража, переживая потом жестокое разочарование. Но на следующее утро она просыпалась с новой надеждой: уж теперь-то ей повезет. И хотя выигрыши ей выпадали редко, она была не в силах отрешиться от мечты сорвать джекпот.

«В конце концов, – думала она, – была столь малая вероятность, что у меня окажется сестра-близнец, один шанс из двухсот пятидесяти, – но ведь это произошло. Стало быть, у меня есть шанс выиграть в лотерею – один шанс из 19 068 840 – притом, что играю я постоянно». Как фетишисты, она сохраняла все билеты прошлых лотерей, часто заглядывая в свой архив, чтобы проверить, не попадалась ли прежде выигрышная комбинация этой недели. Это занятие, пусть тщетное и утомительное, невероятно увлекало ее.

Когда Лили, которой было почти шестьдесят, сообщили, что Поль на теннисном корте скоропостижно скончался от инфаркта, она упала без чувств. Ее отвезли в больницу, прогноз был скверный, опасались, что она последует за мужем в могилу.

Похороны Поля Дени оказались весьма необычными! Все, кто сколько-то значил в лионской промышленности, финансах и торговле, столпились на кладбище, поскольку на счету Поля было громадное количество дел, которые он вел, и множество выигранных процессов. Собралось полтысячи человек, вдовы Поля Дени, лежавшей в реанимации с подключенным аппаратом искусственной вентиляции легких, не было, однако у гроба стояла ее точная копия. Со временем усталость, возрастные морщины сделали свое дело, и сестры вновь обрели то идеальное внешнее сходство, которым славились в детстве, так что коллегам Поля потребовался немалый такт, чтобы сдержать жаждущих принести соболезнования Моисетте Барбарен.

Моисетта уже десять лет в одиночестве проживала в большом, опустевшем после смерти родителей доме, содержать который было непросто – скудного жалованья муниципальной служащей, изрядно подтачиваемого расходами на азартные игры, хватало лишь на повседневные нужды. Пораженная тем, что сестра одновременно утратила и мужа, и здоровье, она начала регулярно навещать ее в больнице. Там, у изголовья Лили, возле безмолвного тела, погруженного в искусственную кому, она чувствовала себя живой, крепкой, избранной. Слабость сестры доставляла ей полное удовлетворение.

Лили, долгое время пребывавшая между жизнью и смертью, в конце концов пришла в сознание и, обнаружив, что сестра ухаживает за ней, сердечно поблагодарила ее, как только обрела дар речи, а когда встала на ноги и выписалась из больницы, то предложила Моисетте поселиться вместе в доме, где прошло их детство.

Эта перспектива привела Моисетту в восторг. Ведь в этом случае можно будет забыть о денежных проблемах! Наконец-то она сможет переложить на кого-то неблагодарные повседневные заботы! Наконец не будет больше вскакивать в тревоге, заслышав треск за стеной. И наконец перестанет рассчитывать на удачную комбинацию в лотерее, она будет играть исключительно ради удовольствия, а не ради денег. Вдобавок стоило ей обмолвиться соседям об этом решении, как те в один голос принялись ее хвалить: «О Моисетта, какая восхитительная преданность! Помочь сестре оправиться после болезни! Спасти ее от депрессии! Как повезло Лили! Какое счастье, когда у тебя есть сестра-близняшка!»