Читать книгу "Однажды мы придем за тобой - Олег Рой"

— Пир во время чумы, — заметила она, беря меня под локоть и увлекая за собой. — Чурбаны бесчувственные…

— Как ты это сделала? — спросила я изумленно.

Теперь я верила, что нас не видят и не слышат. Я стала невидимой, я стала тенью, неуловимой, неосязаемой!

— Я? — улыбнулся мой ангел. — Ну что ты, Лесси, это не я сделала…

Она остановилась возле двери в коридор, ведущий на улицу.

— Слушай, я вот что подумала. — Она наморщила лоб, не теряя при этом ни грамма очарования. — Это «Лесси»… мило, конечно, но, прости за откровенность, звучит как собачья кличка. Можно я буду тебя называть… мммм, скажем, Тень?

— Конечно, — с энтузиазмом ответила я. — А как мне называть тебя?

— Нинель, — ответила она. — Нинель Ле Малин. Конечно, ты можешь продолжать считать меня ангелом, но тебе не кажется, что моя фамилия для этого немного неподходящая?

И тут прямо на нас выскочил здоровенный мужик, возможно, кто-то из обслуги, вряд ли это был официант, скорее охранник. Он несся прямо на Нинель, но та грациозно подалась в сторону, при этом отставив ногу так, что торопыга споткнулся и упал. Мы некоторое время наблюдали, как незадачливого громилу поднимают подоспевшие служащие, при этом один из них, вероятно начальник, отчитывает бедолагу за нерасторопность, а тот оправдывается, что очень спешил и, наверно, поскользнулся.

— Фамилию не выбирают, — пожала плечами я. — Меня вполне устроит Нинель, mon Ange Le Malin[23]. Так ты говоришь, что это сделала я? — Я указала рукой на красного от стыда громилу, смущенно стряхивающего несуществующую пыль с фирменных брюк.

— Именно, — подтвердила Нинель. — Не то чтобы я была неспособна на такое, но мне бы для этого пришлось поднапрячься, а у тебя все само собой получается…

— Но почему? — удивилась я. — И главное, как?

— А как ты читаешь мысли по взглядам? — поинтересовалась она в ответ. — Или ты, как и твоя так называемая маман, думаешь, что это лишь фантазии?

— Почему «так называемая»? — удивилась я.

— Потому что она тебе не родная, — объяснила Нинель. — Но это долгая история. Знаю, что вы похожи, знаю, почему похожи… я вообще много о тебе знаю.

— Потому что ты такая же, как я? — У меня в голове появилась безумная, но очень приятная догадка. — Ты — моя старшая сестра?

— Можно и так сказать, — кивнула Нинель. — Определенно, в наших генах много общего. Впрочем, у тебя, милая, большая семья.

— В смысле? — не поняла я. — Я знаю только матушку. Отец умер, другие родственники…

— Твой отец еще меньше тебе родственник, чем маман, и уж куда меньше, чем я или другие дети R.

— Дети R? — не поняла я. — Кто это?

— Твои братья и сестры, — ответила Нинель. — И мои. Знаешь, наверно, пора поговорить о главном, о том, зачем я здесь.

— Зачем? — Я почувствовала разочарование. Я уже успела присвоить Нинель, сделать ее своей, и искренне верила, что она — мой ангел-хранитель.

— Не стану спрашивать, довольна ли ты своей жизнью, — сказала девушка. — Я знаю, как ты ею тяготишься. К сожалению, никто не воспринимает твои проблемы всерьез, но, мон ами, от того, что проблемы считают несерьезными, менее болезненными они не становятся, правда?

Я кивнула.

— Ты мечтаешь о побеге. — Она подошла ближе, словно хотела меня обнять, однако замерла в нерешительности. — Но не знаешь, куда бежать. Даже рай бывает адом, и ты не делаешь последний шаг только потому, что думаешь: вдруг за пределами твоего комфортного ада будет еще хуже, да?

Я снова кивнула.

— Я пришла к тебе с благой вестью, — продолжала Нинель. — Есть место, где тебя ждут, есть люди, которые тебя любят. Конечно, ты к такой жизни не привыкла; тебе придется работать над собой, развивая свой дар, становясь все сильнее. Зато никто не будет видеть в тебе ни куколку-в-постели, ни дорогой предмет обстановки…

Я молчала. Не потому, что сомневалась в словах Нинель. Не потому, что боялась. Точнее, нет. Я боялась. Боялась, что это лишь злая шутка, розыгрыш, что приоткрывшаяся дверь клетки вот-вот захлопнется…

— …но если тебя не устраивает мое предложение, можешь вернуться домой, — продолжила Нинель. — Между прочим, у тебя послезавтра важное мероприятие, о котором тебе еще не говорили: маман хочет познакомить тебя с твоим будущим мужем. Хороший мальчик, недавно закончил Национальную школу администрации, а сейчас уже исполнительный директор БНП.

У меня в душе все похолодело… не то чтобы это стало для меня сюрпризом, наоборот: маман никогда не скрывала своих планов в этом отношении. Она прямо говорила, что подберет мне лучшего мужа во Франции.

Выходит, подобрала.

Я бросилась к Нинель, буквально схватив ее в охапку и, кажется, даже немного удивив.

— Не покидай меня, diabolique est mon ange! — воскликнула я с жаром. — С тобой я пойду куда угодно, хоть на край света, хоть к иным мирам. И не боюсь я никаких трудностей. Если ты пришла из ада, возьми меня туда, но не бросай в моем кромешном раю…

Нинель отстранилась, лукаво посмотрела на меня и неожиданно щелкнула по кончику носа.

— Люблю начитанных, у них речь богаче, — сказала она. — Ну чего ты такая пугливая? Я больше не сон, я с тобой и никуда не денусь. Я возьму тебя с собой в мой мир, и это не ад, несмотря на мою фамилию. В аду не бывает так холодно…

Элиаху Гольдблюм: Небо, которое смотрит на нас

После вечерней игры, когда я уходил с поля, тренер остановил меня и велел зайти к кабану. Кабан — это сокращение от «кацин бриют нефеш», офицер душевного здоровья, или, попросту говоря, штатный психолог. Поскольку мой интернат организационно включен в структуру ГАДНА[24], преподаватели у нас сплошь военные, хотя все уже отставники. Вообще-то меня бы с руками оторвал любой футбольный клуб, вплоть до «Макаби», но я пошел сюда. Это было компромиссом между мной и отцом, поскольку в любом другом месте я получил бы освобождение от призыва. А мне хотелось служить в армии столь же сильно, как мой отец этого не хотел.

Отца можно понять — он кадровый военный, участник боевых действий… то есть, конечно, не боевых действий, а контртеррористических операций. В последнюю войну за территории (которой как бы не было, поскольку мы потерпели поражение… которого тоже как бы не было, ну, в общем, это политика, а мне политика до лампочки) его катер утопили два штурмовика соседей. Сам отец проболтался в море двое суток, пока его не подобрал турецкий сухогруз, после чего лежал с пневмонией и осложнениями в госпитале. Потом комиссия сочла его негодным для прохождения дальнейшей службы и списала на берег, с почестями и солидной пенсией. С тех пор отец ненавидит все, что летает выше десяти метров от земли, — от чаек до спутников.