Читать книгу "Волшебная книга судьбы - Валери Тонг Куонг"

Прибежали надзиратели с огнетушителями, но Реми уже получил ожоги третьей степени лица и тела, я этого не видел и не знал. Это был несчастный случай – так они потом сказали.

Я так и провел ночь, запертый в шкафу, никому и в голову не пришло меня там искать.

Грудь Без-Слез тяжело вздымалась. Моя тоже, пока я слушала его. Медленные слова, боль.

– Почти три месяца он пробыл в коме. Набравшись мужества, я пришел однажды к нему в больницу, но когда увидел в коридоре его мать, так и не смог с ней заговорить. Я ушел. Его мать… Она была раздавлена.

– А потом?

– Когда его разрешили перевезти, семья уехала из города. Врач в больнице сказал мне, что у него не осталось человеческого лица и что я не должен пытаться его увидеть, лучше сохранить в памяти его прежний образ. Образ – вот и все, что осталось от Реми. Никогда больше у меня не будет слез.

Рассказывая, он скорчился, приняв позу эмбриона. Ветер тихонько колыхал деревья, и листья, кружась, падали вокруг нас.

Моя голова опустилась на его плечо. Я вдруг поняла, почему сразу ему доверилась. Мы были разные, но так похожи в наших мучительных блужданиях.

Так мы сидели долго, как будто от этого робкого соприкосновения рубцевались наши раны.

Потом я встала.

– Пора, мне надо идти.

– Иди, – шепнул он. – Я буду ждать.

* * *

Странное дело, поняла я: на эти несколько минут Без-Слез заставил меня забыть об Алисе, стер ее из моей памяти, как будто его история заняла весь мой мозг.

Я шла по тротуару, глядя на дома, на задернутые занавески, и думала обо всех скрытых за ними тайнах, обо всех детских ранах, обо всех ошибках и затаенных горестях. Можно ли вырасти, избежав ударов?

– Это первородное проклятье, – с улыбкой обронила Алиса в далекий день, когда я жаловалась на судьбу. – Человек обречен страдать, чтобы в полной мере оценить счастье. Кроме мудрых, конечно. Они-то знают, что жизнь – благодать.

Жизнь – благодать? В словах Алисы прозвучала жестокая ирония. Надо ли думать, что ты не была мудра, Алиса, раз свела счеты с жизнью? Какая тайна могла привести тебя к последнему и окончательному решению, если ты положила столько сил, доказывая мне, что жизнь драгоценна и жить стоит?

Мое сердце отчаянно заколотилось, когда я нажала на кнопку звонка. Ее звонок. Ее дом. Эта калитка, на которую я так долго смотрела, сейчас откроется, как, наверно, сотни раз открывалась перед Алисой. Зашуршит гравий под моими подошвами, как шуршал под ее. Ступала ли она на крыльцо сперва правой ногой или левой? Что она чувствовала каждый вечер, возвращаясь из лицея, когда вставляла ключ в замочную скважину?

На какой-то миг возникло искушение отступить. Встреча с ее матерью предстояла нелегкая: придется быть невозмутимой, лгать уверенно. Она не знала меня, но кто поручится, что Алиса никогда ей обо мне не говорила? Если так, ее мать, возможно, узнает меня по описанию.

Входная дверь дрогнула, одна створка распахнулась. Появилась она. Очень прямая, в элегантном платье, с поднятой в знак приветствия рукой.

– Вы Анжелика, не так ли? – крикнула она, привстав на цыпочки, как будто так голос долетит дальше. – Очень мило, что вы пришли так быстро.

Анжелика – это была идея Без-Слез, который считал, что мне из осторожности лучше изменить имя. Он выбрал это, не спросив меня, – и я не знала, колкость это или просто юмор.

Она подошла, протянула пульт. Калитка открылась, и гравий зашуршал, в точности как я себе представляла.

Я шла медленно, оцепенев от волнения. Каждая мелочь говорила мне об Алисе. Гамак поодаль на лужайке – отдыхала ли она в нем после обеда? Чуть облупившаяся краска на окнах – гладила ли она ее кончиками пальцев, открывая ставни? Черно-белая плитка на полу прихожей, по которой она, конечно же, ступала день за днем.

– Входите же, мадемуазель, не стойте!

Она была еще красивее вблизи, только лицо немного осунулось и под глазами залегли круги.

– Вы не представляете, как я рада вас видеть. Моя прежняя домработница переехала на юг. Человека-то найти нетрудно, многие здесь ищут работу. Но вот кого-то, кому можно доверять, – это другое дело. А вас мне рекомендовали…

Я едва слушала ее, пожирая глазами прихожую. Она заметила это и сочла нужным меня успокоить:

– Дом большой, но работы в нем меньше, чем может показаться.

Она выдержала паузу и добавила со вздохом:

– Мой муж часто уезжает. Так что, сами понимаете…

О да, я понимаю. Если б вы знали как. Ваша жизнь, должно быть, кажется вам такой бедной, такой убогой в эти последние дни. Одна в четырех стенах, и следы Алисы на каждом камне, в каждом уголке, на каждом предмете, на клумбах у входа, на мраморной консоли, на старинном зеркале, висящем у лестницы. Одна, муж занят своими делами. Мне, мадам, ваш муж не нравится. Алиса никогда о нем не говорила, видно, ему есть в чем себя упрекнуть. Я хотела бы рассказать вам о своих сомнениях прямо сейчас. Хотела бы сесть с вами и выложить карты на стол, чтобы мы вместе поискали, что не так. Конечно же, это невозможно. Вы не готовы узнать, кто я и что знаю. И в конце концов, вы, быть может, тоже не без греха. Если Алиса не могла простить вам вашего вечного идеального фасада, то не кроется ли под ним нечто невыносимо иное, откуда мне знать.

– Все в порядке? Вы как будто отсутствуете, – встревоженно сказала мать. – Вы, надеюсь, не больны?

– Нет! Просто ваш дом великолепен, мне редко случалось видеть такую красоту.

– А, так-то лучше.

Она улыбнулась мне:

– Я горжусь этим домом. Если б вы знали, в каком состоянии он был, когда мы сюда переехали… Руины… Но довольно болтовни. Сейчас покажу, что вам предстоит делать.

Я прошла следом в гостиную и примыкающую к ней столовую. Не передать, как каждый шаг пронзал мне сердце! На стенах в обеих комнатах висели старинные портреты. Наверняка предки Алисы. Пока ее мать объясняла мне (пыль надо смахивать каждый день, аккуратно, метелкой из перьев), я высматривала знакомые детали: темные волосы, прямой нос, лукавый взгляд.

– Сдвигать кресла и поднимать ковер надо раз в неделю, – продолжала мать. – И конечно, после гостей, но, по правде сказать, мы сейчас редко кого приглашаем.

Я ждала, что она прервется, прислонится к дверному косяку или сядет, и ее прорвет: «Честно говоря, мы редко кого приглашаем, Анжелика, вообще-то никого, да и будем ли еще приглашать, вряд ли, ведь на нас обрушилось самое страшное горе, самая несправедливая трагедия, наша дочь, наша детка, ни за что не догадаетесь, в голове не укладывается такой кошмар, она покончила с собой, наша Алиса, так что гости – нет уж, спасибо, никого не хочу видеть».

Но мать Алисы невозмутимо продолжала показывать мне то особенно хрупкую вазу, то безделушки за стеклом, то шахматную доску. Потом она повела меня в кухню, в точности такую, как в моем представлении – голубой и белый фаянс, плита под старину и большая фарфоровая салатница, полная разноцветных яблок.