Читать книгу "Протокол - Жан-Мари Гюстав Леклезио"

«Продавщицу 3-го отдела просят пройти в кабинет директора. Продавщицу 3-го отдела просят пройти в кабинет директора…»

«Уважаемые покупатели! Предлагаем вашему вниманию сверхпрочные нейлоновые чулки без шва всех размеров трех цветов, жемчужного, телесного и бронзового, в отделе белья, на первом этаже… Повторяю…»

Пес отыскал красавицу суку на цокольном этаже, в отделе электротоваров. Ему пришлось обследовать весь первый этаж и проскользнуть мимо сотен ног. Он заметил ее на ступеньках лестницы. Адам понадеялся было, что пес не осмелится продолжить преследование. Он был совсем не против подойти поближе к четвероногой красотке, но вполне мог пожертвовать развлечением, лишь бы вырваться из этого ужасного места; шум, свет и гомон оглушали, вызывали головокружение; он словно давал задний ход, рвотный позыв застрял у него в глотке; он чувствовал, что в этом замкнутом бакелитово-электрическом пространстве собачья особь от него ускользнет; он невольно отвлекался, читая цены; храм торговли пытался навести порядок у него в мозгах. Он что-то подсчитывал, шевеля губами. Атавистическая тяга ко всей этой материи, на покорение которой у человечества ушел миллион лет, пробуждалась, освобождаясь из-под спуда, подавляла его волю и заполняла все его существо, выражаясь в едва заметных подергиваниях, в подрагивании век и скуловых мышц, в бегущих по затылку мурашках и безостановочно расширяющихся и сужающихся зрачках; черная спина пса маячила впереди, и Адам снова почти видел его, мысленно прикидывал вес своего «поводыря», пытаясь одновременно справиться с волнением по поводу вызревавших в голове решений.

Пес остановился в нерешительности у первых ступеней лестницы; перед ним была яма — не черная и не белая, опасная, засасывающая в себя толпу. Но одна девчушка, проходя мимо, попыталась дернуть его за хвост и пролепетала: «Со… собачка… хочу… собачку…», и псу пришлось спуститься. Адам последовал его примеру.

Внизу народу было меньше. Здесь продавали пластинки, писчебумажные товары, молотки, гвозди, тапочки и много всего другого. Было очень жарко. Мужчина, женщина и собака стояли у прилавка в отделе электротоваров. Люди рассматривали шнуры и лампочки. Собака устроилась под торшером, она судорожно дышала, вывалив из пасти розовый язык. Заметив Адама и пса, она поднялась и сделала шаг, волоча за собой поводок. Хозяева были так заняты покупками, что ничего не замечали. Адам почувствовал, что сейчас произойдет нечто забавное, и остался у прилавка с пластинками, делал вид, что рассматривает глянцевые конверты, а сам исподтишка наблюдал за животными.

И тут это случилось. Толпа всколыхнулась, зазвенели гитарные струны, процокали каблучки-шпильки. Синяя лампочка в фотобудке зажглась и погасла, бледная рука задернула шторки кабины, он съежился, скрывшись в цинковом «стакане». Рядом, вплотную к его ногам, мохнатое тело черного пса покрывало желтую шкуру суки; несколько минут мужчины и женщины шли мимо, ходили вокруг, топали по линолеуму подкованными башмаками. Шерсть суки приобрела цвет старого золота, пол под широко расставленными, вывернутыми лапами покачивался, покрывался пестрыми отблесками и сотнями напластованных друг на друга призрачных теней; в подвале магазина голоса и смех звучали все громче, торговля шла бойко. Щелкал аппарат, выплевывая из чрева очередную фотографию, и каждая вспышка разрушала что-то в центре белого круга, где вели любовный поединок собаки: пасти у них были разинуты, в глазах плескался жадный ужас. У Адама сильно вспотел лоб, его переполняли ненависть и ликование; он не двигался, но мозг его работал на полных оборотах; в глубине черепной коробки беззвучно вопила сирена — «Тревога, тревога», — словно с минуты на минуту могла начаться война.

Потом ритм замедлился, сука принялась постанывать, как от боли. В пространство смешения вступил ребенок, засмеялся и указал на них пальцем. Все взорвалось и закружилось, как в ускоренной съемке, но Адам уже отвел глаза от клубка мохнатых тел; он пытался отдышаться, судорожно сжимая в пальцах глянцевые обложки-конверты. Гитарный перезвон стих, и давешний голос снова произнес в микрофон:

«Последние модели нашей летней коллекции распродаются на Стенде Белья… Пестрые юбки, кардиганы, английские блузки, купальники и легкие свитера, дамы…»

Адам повернулся, опустил плечи и начал подниматься по пластиковой лестнице на первый этаж, черношерстный герой гордо шел впереди; за их спинами, в центре полутемного лабиринта, совсем рядом с отделом электротоваров, в оранжевом животе суки от него осталось нечто, пустота, которая, вот ведь умора, через полгода превратится в полдюжины маленьких щеночков-бастардов.

Они вместе поднялись по центральной улице. Было поздно, солнце уже садилось. Кончался еще один день, еще один в ряду тысяч и тысяч миновавших дней. Они неторопливо шли по солнечной стороне улицы.

Машин было больше, чем прохожих, так что на тротуаре никто никому не мешал.

Они миновали два или три кафе, поскольку в этом южном городе в каждом доме было по кафе. Ни одному человеку не пришло в голову, что не собака сопровождает Адама, а он — собаку. Адам не торопился и время от времени смотрел в лицо встречным. Большинство мужчин и женщин в солнечных очках не знали ни Адама, ни пса.

& они давно не видели этого высокого нескладного парня, шатающегося по улицам города с руками в карманах старых, засаленных полотняных штанов. Он давно жил один в покинутом доме на холме. Адам смотрел на темные стекла их очков и воображал, что, вместо того чтобы куковать в одиночестве в своем углу, он мог бы сделать что-нибудь поинтересней, например, купить попугая, носить его на плече, и птица будет говорить тем, кто его остановит:

«Здравствуйте, как поживаете?»

и они сразу поймут, что ему самому нечего им сказать. А еще можно изображать слепого с белой тросточкой в больших очках с непроницаемыми стеклами; тогда никто не посмеет к нему подойти, разве что захочет перевести через улицу; он бы принимал помощь, но молча, никого не благодаря, так что в конце концов его оставили бы в покое. Неплохой вариант — сидеть в маленьком киоске и весь день торговать билетами Национальной лотереи. Люди будут покупать билетов, сколько захотят, а он, чтобы ни с кем не говорить, станет выкрикивать фальцетом:

«Последние Счастливчики сегодняшнего вечера,

Не упустите свой шанс!»

В любом случае собака была ничем не хуже других вариантов: редкие прохожие едва смотрели на него сквозь затемненные стекла очков, не выказывая никакого желания вступить в контакт. Это доказывало, что он почти утратил принадлежность к мерзкой расе человеков и, как его друг Пес, мог бродить незамеченным по улицам города и шнырять по магазинам. — Очень скоро он сможет преспокойненько мочиться на большие американские машины или знаки запрета стоянки, а еще — заниматься любовью на свежем воздухе, в пыли, между двумя платанами.

В самом конце центральной улицы стояла колонка из позеленевшей меди — таких раньше было много по всему городу. Их врезали в тротуар, сток закрывали чугунной решеткой, а вода накачивалась с помощью длинного рычага. Собака захотела попить и остановилась у тумбы-колонки, осторожно понюхала желоб и принялась лизать решетку, на которой осталось немного пены среди смятых в комок сигаретных пачек. Адам осторожно приблизился и после недолгого колебания начал качать, взявшись за рычаг. В колонке захлюпало, забурчало, и вода полилась на голову псу, забрызгав носки ботинок Адама. Струя падала вниз, как по мановению волшебной палочки, сиречь рукоятки, и собака жадно пила, широко разинув пасть, потом встряхнулась и пошла прочь. Адам едва успел сделать несколько глотков — как известно, вода какое-то время продолжает течь, даже если не нажимаешь на ручку. Он на ходу вытер губы и достал из кармана сигарету.