Читать книгу "Золотые века - Альберт Санчес Пиньоль"

Я прямиком направился к ее столику, не выдумывая детских оправданий, и завел разговор с сугубо идеологических позиций. Мне удалось опередить сионистов и балканцев, которые уже собирались напасть на жертву с подобными же целями. Я до сих пор не могу понять, как это вышло, но она не просто пригласила нас за свой столик, а скорее дала нам аудиенцию. Через несколько часов мы вместе оказались на вечеринке в какой-то мансарде, где клубились винные пары. Это помещение, крышу которого поддерживали деревянные балки и где доживали свою жизнь стаканы из десяти разных сервизов, снимал художник, погрязший в долгах и пребывавший на грани безумия. Когда мы вошли, свечи уже догорали — они были не выше мизинца. В этом кругу мы пользовались популярностью или, по крайней мере, нас уважали. Разноцветные пятна украшали грубые деревянные столы и этажерки, не знавшие лака. Жена художника только что открыла в себе сафические наклонности и пряталась с подругой под покрывалом, сделанным из украденной где-то занавески. Из невидимого глазу аппарата, скрытого в каком-то укромном уголке, доносился надрывный голос Эдит Пиаф. Через несколько часов меня рвало чистым анисовым ликером в общественном туалете, куда я отправился прогуляться, но после этого, повинуясь инстинкту, я вернулся на нашу идеологическую вечеринку. Несколько человек обсуждали беспорядки во Франкфурте и их влияние на ход истории. Остальные, как мужчины, так и женщины, старались завоевать расположение финки. Беппо намекал на свое исключительное умение орудовать дубинкой, чтобы отпугнуть их, как мужчин, так и женщин. Мне казалось, что к этому часу наша новая подруга была уже телом и душой предана всемирной революции. Несмотря на свой рассеянный вид, она время от времени говорила комплименты нам всем по очереди: Рудольфу, Беппо и мне.

Прямо на вечеринке она снизошла до того, что прочитала некоторые из своих творений, с рукописями которых не расставалась никогда. Это была запутанная, сложно выстроенная проза, напичканная символическими элементами. Я не понял ни слова. Мне кажется, что Беппо тоже ничего не просек, потому что он сказал на ухо Рудольфу, скорее утверждая, чем спрашивая его мнение:

— В этих историях нет даже упоминания о социальных проблемах.

— Ни у одного писателя я не встречал такой самоотреченности, дорогая, — заключил Рудольф.

— Совершенно ясно, что главный герой здесь — рабочий с верфи, — поспешил исправить свою оплошность Беппо.

Глубоко вздохнув, финка отложила в сторону рукописи и извинилась перед нами. В ее движениях и взгляде сквозила глубокая печаль.

— Как вы понимаете, мне пора уходить. Творческий процесс требует, чтобы ему были отданы самые лучшие минуты твоей жизни, а для созидания необходим хороший отдых.

Рудольф, опустошавший в этот момент очередную бутылку, сказал:

— Как раз завтра мы должны явиться на почтамт, где получаем время от времени сообщения от посланцев революции, рассеянных по всему миру. Мы оцениваем информацию и передаем в бюро центрального комитета. Если бы вы, дорогая, были столь любезны, мы могли бы пойти туда вместе и проанализировать последние новости вчетвером.

Подобное заявление доказывало исключительную важность нашего положения, и на этой ноте мы и расстались до утра. Мы уходили с вечеринки — не стоит и говорить, что мы оказались на ней, как и на всех прочих, только ради пользы общего дела, — с чувством людей, которые принесли себя в жертву тактическим интересам организации.

На следующий день финка действительно присоединилась к нам и при этом опоздала всего лишь на каких-нибудь двадцать пять минут. Итак, мы вчетвером отправились на почтамт. Процессию возглавлял Беппо, который размахивал туда-сюда устрашающего вида зонтом, прокладывая нам дорогу среди бездомных собак и деклассированных элементов, развращенных господствующим строем. За ним, на небольшом расстоянии, следовали Рудольф и финка. Она говорила о борьбе болгарских суфражисток, а он время от времени вставлял какое-нибудь глубокомысленное замечание, поглаживая подбородок. Я завершал шествие и пытался своевременно заметить присутствие шпиков или наших противников, движимых какими-нибудь тайными намерениями. Дело было в воскресенье, но невидимая стена отделяла нас от праздногуляющей публики. Мы отличались от буржуазных элементов, потому что они являлись нашими заклятыми врагами, и одновременно от мелкобуржуазных слоев населения. Эти люди были мягкотелы, а их намерения часто злокозненны; с высоты своего положения мы презирали их ценности. От рабочих, представителей класса, ставшего избранником истории, мы тоже отличались. Нам была уготована высшая участь — стать лидерами и творцами исторического процесса.

К дверям почтамта вела широкая лестница. Огромные колонны были призваны символизировать власть государства, хотя она уже шла на убыль. Внутри помещения огромный купол навис над нами всей своей тяжестью. Под его сводами виднелись облупившиеся барельефы, изображавшие сцены из древних мифов, на которых можно было различить греко-римских богов в угрожающих позах. Самая разная публика, в основном слуги или иммигранты, покупали марки или отправляли заказные пакеты. Из одного окошечка нам махнули рукой — это был телеграфист, которому мы в свое время помогли устроиться сюда на работу, симпатизировавший нашему движению. Он передал нам четыре телеграммы, полученные из четырех разных точек мира. Бедняга чуть не задыхался, руки его тряслись.

— Этого еще никто здесь не знает, — сказал он. — Я не стал передавать эти новости, чтобы вы успели узнать их раньше, чем ревизионисты.

И он выложил на мрамор четыре голубых листочка, сложенных вчетверо, с такими предосторожностями, словно это были динамитные шашки. Мы одновременно прочитали телеграммы: Рудольф держал их в руках, а мы втроем устроились за его спиной. Первая телеграмма гласила:

бурный штурм тчк буржуазная армия отступает тчк контролируем столицу и провинции тчк дворцы стали народными коммунами

Во второй говорилось:

королевская семья немедленно казнена тчк все убиты или убиты и покалечены

В следующей мы прочитали:

тридцать три тысячи рабочих входят в правительство тчк министры социал-демократической республики обращены в бегство или расстреляны забастовщиками

Последняя гласила:

имперский флот под красным флагом тчк пятьсот орудий на службе революции тчк необходим ответ бюро зпт куда направить корабли.

Мы не могли поверить этим телеграммам и смотрели друг на друга вылупив глаза, круглые, как желтки в яичнице. Рудольф медленно поднял руки и схватился за голову, словно желая удержать мысли, готовые вот-вот испариться из его мозга. Беппо как-то незаметно ссутулился и стал похож на несчастного горбуна, на которого взвалили непосильную ношу. Вся его фигура говорила о том, что бедняга испытывает ощущение космического одиночества. Потрясенная новостями финка молчала как рыба и напоминала своим видом безумца, впервые попавшего в сумасшедший дом и вдруг понявшего, что именно здесь его место на земле. Нам не надо было вслух говорить о том, чего все мы втайне боялись, чего не хотели больше всего в жизни, — на лице каждого можно было прочесть одну и ту же мысль.