Читать книгу "Русские крестьянские ремесла и промыслы - Леонид Васильевич Беловинский"

подвергались только хвойные деревья. Почти все видели, как на елке или на сосне на месте сломанной ветки или пораненной коры образуется некое вещество, сначала вязкое, похожее на мед и консистенцией, и янтарным цветом, а потом твердое и белесое. Обычно это вещество называют серой либо смолой. На самом деле это не смола – до нее еще далеко. Это живица, которой дерево заживляет свои раны. Живица действительно обладает лечебными свойствами, так что, поранившись в лесу и не имея ни йода, ни бинта, можно ею замазать ранку. Ну а те, кто никогда ни живицы, ни даже деревьев не видели, могут посмотреть на кусочек янтаря: это окаменевшая живица. Иной раз в янтаре оказываются погребенными древние мушки и жучки: дерево залило рану живицей, и случайные посетители, а может быть, и неслучайные вредители утонули в ней на века.

Рис. 4. 1) сбор живицы в мешок по русскому способу; 2) сбор живицы по французскому способу; 3) хак

Не всякое хвойное дерево годится для подсочки. Пихта, например, мало выделяет живицы. Немногим лучше пихты ель. Потому у них и древесина белесая. Намного лучше сосна. Но не всякая. Сосна, растущая на сырых темных местах, выделяет живицы поменьше. А вот сосна из красных боров, растущих на песках, из боров, пронизанных солнцем, дает живицы очень много. В жаркий день она даже выделяет в большом количестве эфирные масла, от которых в хорошем светлом хвойном бору такой смолистый запах. Хорошо полчасика-часик погулять жарким днем в красноборье! Говорят, для легочных больных даже полезно, отчего и санатории да лесные школы для ослабленных детей в таких борах располагают. А вот работать целый день с топором в таком лесу, может быть, и полезно, да тяжело: душно очень, и голова может разболеться от эфирного запаха.

Еще больше живицы дает лиственница, красноватая древесина которой красиво пропитана смолистыми веществами (потому и не гниет лиственница в воде, потому считалась она когда-то государевым деревом, как и дуб, и шла на строительство шлюзов и кораблей), да не везде в России, в отличие от вездесущей сосны, растет она. А больше всего живицы выделяет итальянская сосна пиния, но далековато было русскому мужику в Италию на лесные промыслы ездить.

Итак, обошел полесовщик делянку, подсочил деревья. А в конце лета снова явился в лес с большим полотняным мешком, пришитым к полулунному стальному обручу. Снова обошел все подсоченные деревья. Приложит обруч с мешком к стволу так, что дерево оказывается охваченным вокруг, и соскребает в мешок выступивший и уже отвердевший слой живицы.

Что за житьишко этому мужику! Гуляй себе по лесам на свежем воздухе!

Впрочем, и после революции полным ходом шла подсочка деревьев в русских лесах. Правда, стали применять более прогрессивный французский метод. На длинный крепкий шест насаживался своеобразный тяжелый нож – хак. Сборщик острым лезвием хака прорезал вдоль ствола на высоту около полутора метров вертикальный узкий канал, и вверху отводил от него еще два наклонных узких канальца. А внизу вбивал в дерево жестяной конус. Живица из косых прорезей стекала по вертикальному каналу в жестянку, и оставалось только выскрести ее оттуда. Крестьянину некогда было разгуливать все лето по лесам: он в поле и на покосе работал. А теперь стали собирать живицу наемные рабочие-сезонники, так что они все лето в лесу жили, обходя свой участок и делая все новые и новые косые надрезы, чтобы вскрыть новые капилляры и получить новый приток живицы. В результате на стволе появлялось нечто вроде огромного оперения стрелы, направленного вниз. Те, кто застал еще деревянные столбы линий электропередач, наверное, замечали на них эти «оперения» и недоумевали по этому поводу. А это след от сбора живицы французским способом.

Собранную живицу бросали в котел с кипящей водой. Щепки и прочий мусор, влипший в нее, всплывали, а растопленная чистая живица оставалась на дне. Затем воду сливали, живица застывала, и ее продавали на кустарные заводы или даже сами сборщики пускали ее в передел. Из живицы гнали скипидар для лакокрасочной промышленности, вываривали канифоль для нее же, да производили сургуч для бюрократов-чиновников. Сколько собиралось в России живицы – никто не знал.

Мусор, оставшийся от живицы, не пропадал. Вся эта щепа, кора, хвоя, прилипшие к живице, шли на смолокурение.

Смолокурение и сидка дегтя

Конечно, не так уж много лесного мусора, пусть и густо пропитанного смолистой живицей, оставалось от ее очистки. А смолы требовалось много. Хотя бы на осмолку деревянных корпусов морских кораблей и речных барок и лодок, да на смоленые канаты. Россия была главным поставщиком древесной смолы для Европы, для ее кораблестроения, главным образом в Англию, владычицу морей. Вообще, интересная картина с королевским флотом: лес русский, конопать русская, смола русская, канаты из пеньки русской, парусина русская, а флаг английский. Русская смола шла на экспорт в Англию и Голландию уже с середины XVI века, с 1562 года, через Печенгский монастырь, а с XVII века – через Архангельский порт. Из этого порта в XVIII веке экспортировали от 6 до 60 тысяч бочек смолы, а в период с 1797 по 1851 год вывозилось из Архангельска уже от 50 до 200 тысяч бочек на 85–300 тысяч рублей серебром, что составляло около 98 % русского смоляного экспорта. Колебания в объемах производства объясняются тем, что с возвышением спроса и, соответственно, цен на смолу быстро расширялось производство, предложение начинало превышать спрос, цены падали и производство сокращалось. А уж сколько смолы оставалось на внутреннее потребление, для речного и морского судостроения – никто не знал. Так что остатками от живицы обойтись тут невозможно. Поэтому вернемся снова к нашему полесовщику.

Естественно, что смолокурением заниматься можно было только в лесных губерниях, где лес и на исходный материал, и на топливо был дешевым, почти даровым. Основным районом производства смолы, поступавшей в Архангельск, было т. н. Поважье (по р. Ваге и ее притокам): Вельский уезд Вологодской губернии и Шенкурский – Архангельской. Так, в 1815–1843 годах из Архангельской губернии к порту поступало от 47 до 68 тысяч бочек, и из Вологодской – от 26 до 40 тысяч. В Вельском уезде целые деревни занимались смолокурением. По рекам Кулою, Ваге, в низовьях Устьи и Кокшеньги почти каждый крестьянин имел свою смолокуренную печь. Смолокурение здесь было настолько развито, что целые волости в лесных губерниях занимались выделкой глиняных кубов для смолокуров. В 50‑х годах XIX века в Вельском уезде крестьянам принадлежало 111 ямных, 63 корчажных и 624 кубовых смолокуренных «предприятий». В них выкуривалось до 15 тысяч пудов смолы на сумму от 11 до 35 тысяч рублей. В конце 20‑х – начале 30‑х годов XIX века в удельных деревнях Поважья поставкой смолы занимались 3334 семьи (около 13 336 душ мужского пола), в 1859 году – 4069 семей (17 894 души мужского пола), т. е. 27–30 % крестьян.

Живицу брали в течение нескольких