Читать книгу "Ленин в поезде - Кэтрин Мерридейл"

Надежды, которые пробудила весна 1905 года, вскоре развеялись. В апреле 1906-го Парвус был арестован, и вскоре он уже мерил шагами мрачную камеру Петропавловской крепости. “Толстяк похудел”, – отмечала польско-немецкая левая социалистка Роза Люксембург, посетившая Парвуса в тюрьме накануне его отправки в ссылку по приговору суда. Как и можно было ожидать, на одной из глухих станций на долгом пути на восток Парвусу удалось одурачить своих стражей и сбежать. При нем были поддельный паспорт, деньги и адреса множества местных членов партии, которые могли ему помочь33. Пробираясь на запад по замерзающей грязи дорог, в ноябре 1906 года Парвус был уже по ту сторону границы. В Россию он больше не вернется. С этих пор в его ненависти к царизму, независимо от теоретических взглядов, всегда будет что-то личное.

Вопрос о том, каким именно образом Гельфанд заработал свое состояние, – пишет один из его биографов, – навсегда останется в области предположений34.

По крайней мере часть этого богатства составили средства, украденные у товарищей по революционной деятельности. Пользуясь практически полным отсутствием в России законов об охране авторского права, Парвус начал издавать в Германии произведения русских писателей в немецких переводах. Наиболее прибыльной оказалась пьеса Горького “На дне”. По уговору с автором Парвус обязался отдавать определенный процент дохода в партийную кассу. Вместо этого, однако, он потратил львиную долю прибыли на путешествие в Италию с некой барышней (это было, “наверное, очень приятное путешествие”, заметил Горький)35. Через некоторое время после того, как исчезли деньги, растворился в воздухе и сам Парвус, бросив своего мюнхенского компаньона-издателя на произвол судьбы с кучей долгов.

Он устал от удушающей добропорядочности немецких социал-демократов, но от скандалов он тоже устал. Он скрылся где-то на Балканах, постепенно наладил связи в Софии и Бухаресте, а в ноябре 1910 года объявился в Константинополе. В этот период своей жизни Парвус был настолько беден, что ему приходилось старательно маскировать дыры на своих башмаках. Однако через два-три года все изменилось: благодаря торговым махинациям, а также сделкам с турецкими, а затем и немецкими агентами он превратился в настоящего магната36.

Изучив дело, младший государственный секретарь Министерства иностранных дел Артур Циммерман рекомендовал своему шефу пригласить Парвуса для переговоров в Берлин37, и в марте 1915 года тот имел беседу с Куртом Рицлером. Примерно в это время Парвус составил черновик доклада под заголовком “Подготовка массовой политической забастовки в России” – своего рода план революции. В качестве такового он был великолепен, поскольку обещал именно то, что было нужно немцам: от сепаратистских восстаний (например, в Украине и Финляндии) до инициируемой из Константинополя волны забастовок российских моряков.

Собственно, массовая стачка должна была стать подлинно эпическим предприятием, которое полностью парализует все военные усилия России. По мысли Парвуса, она должна была проходить под лозунгом “Мир и свобода”. Языком, близким сердцу немецких романтиков революции, Парвус говорил о том, что речь идет никак не меньше, чем о

глубочайшем потрясении системы политического централизма – основы основ царского режима, которая, если дать ей сохраниться, продолжит оставаться угрозой для всеобщего мира38.

Парвус запросил гонорар в размере одного миллиона рейхсмарок плюс “компенсация потерь на обменных курсах валют плюс любые дополнительные расходы”. 11 марта 1915 года германское Императорское казначейство утвердило выплату двух миллионов марок “на поддержание русской революционной пропаганды”39. Это была гигантская сумма, но уже в июле она была щедро увеличена еще на пять миллионов. Впрочем, дипломаты на Вильгельмштрассе бдительно следили за Парвусом. Революционный магнат быстро закруглил свои дела в Константинополе и переместился в Данию, где немецкий посланник Брокдорф-Ранцау должен был встретиться с ним и затем представить отчет о встрече. 14 августа 1915 года Ранцау сообщал в Берлин:

Парвус – человек чрезвычайной важности, необыкновенные качества которого, я совершенно убежден, необходимо использовать во время войны, независимо от того, насколько для нас лично приемлемы его убеждения 40.

Запланированная кампания по объединению русских нелегальных организаций началась в марте 1915 года. Как обычно, Парвус поставил дело на широкую ногу. Апартаменты, которые он снял для себя в фешенебельном цюрихском отеле “Бор о Лак”, не оставляли сомнения в том, что он не намерен лишать себя привычного комфорта. Война войной, а Парвус всегда выбирает лучший отель в городе.

“Бор о Лак” был славен во многих отношениях, однако обессмертил себя премьерой сцены вести о смерти из оперы “Валькирии” – в октябре 1856 года Вагнер лично пропел здесь эту сцену под фортепианный аккомпанемент Франца Листа41. К тому времени, когда Гельфанд занес свое имя в книгу гостей отеля, эти стены уже повидали и кайзера Германии, и русского царя с его свитой. По словам биографов Парвуса,

он не просто поселился в “Бор о Лак”, он устроил здесь собственный двор. Словно восточный паша, он окружил себя богатством. Обычно он бывал окружен корпулентными блондинками. Притчей во языцех стала его любовь к тяжелым дорогим сигарам и склонность к шампанскому (по бутылке за завтрак)42.

Отсюда, из этого гротескного опорного пункта на озере, Парвус намеревался связываться со своими товарищами по эмиграции. Вероятно, ему не приходило в голову, что у большинства из них не было ни гроша за душой.

Однако и его план объединения фракций оказался слишком оптимистичным. В 1903 году Российская социал-демократическая рабочая партия (РСДРП), основанная меньше шести лет назад, пережила раскол – на первый взгляд, из-за одного сугубо организационного вопроса. Дебаты продолжались долго. Большинство делегатов поддерживали обходительного Юлия Мартова и его сторонников, но непримиримый Ленин воспользовался редким моментом перевеса, чтобы объявить свою фракцию “большевиками”. Остальные делегаты (в действительности именно они составляли большинство) должны были смириться с несправедливым и уничижительным наименованием “меньшевики”.

Больше других это задевало Мартова – журналиста по профессии, спокойного, вежливого человека с биографией, похожей на ленинскую: революционная деятельность, тюрьма, ссылка. Мартов был возмущен хорошо рассчитанной оскорбительной резкостью в словах своего старого товарища по партии. Время их яркого, взаимно обогащающего товарищества, очевидно, миновало, было трудно представить себе, что эти два человека смогут когда-нибудь примириться. Война застала обоих в Швейцарии. Будучи оба марксистами, Ленин и Мартов имели больше общего, чем хотели признать, однако споры между ними продолжались и в эмиграции и бывали зачастую весьма жесткими. И все же Парвус убеждал себя, что Мартов и Ленин смогут договориться.

До сих пор, – сообщал он немцам в марте 1915 года, – противодействие союзу исходило от радикалов, однако теперь, две недели назад, их вождь Ленин вроде бы сам предложил меньшевикам объединение43.