Читать книгу "Ленин в поезде - Кэтрин Мерридейл"

Скепсис Ромберга в отношении русских эмигрантов сдерживал его усилия, однако ради успеха германского оружия он был готов оставить свои сомнения. Более существенная проблема заключалась в том, что все пригодные для дела русские были сосредоточены в Западной Европе. Если идея состоит в том, чтобы поставить на службу Германии их ненависть к царизму, они тем более не должны были догадаться о том, что их поддерживает Германия – и какова степень этой поддержки. Тот или иной революционер мог считать себя врагом всех вообще империй, но при этом разделять все националистические предрассудки эпохи. Даже для интернационалиста, призывающего к уничтожению всех национальных границ, принять помощь от правительства, армия которого истребляет тысячи и тысячи его соотечественников, означало бы политическую смерть.

Трудности такого рода полностью проявились в случае Виктора Чернова, бывшего депутата Думы, лидера самой большой революционной партии России – эсеров. Как и другие его русские коллеги, Чернов пытался издавать в эмиграции (во Франции) партийную газету. В 1915 году под давлением французской цензуры (а также из-за нехватки денег) газете грозило закрытие, и тогда немецкий агент под кличкой Вайс (на самом деле русский двойной агент по фамилии Цывин) 26 получил задание выйти на Чернова. Вайс выдал себя за пацифиста, который ищет партнера для издания новой газеты, и сумел завоевать доверие Чернова. Однако сам Чернов в это время находился в Италии и не мог выбраться оттуда через перекрытые войной границы, а Вайс предлагал издавать газету (тайно финансируемую Германией) в Норвегии, откуда ее через Торнио можно было бы переправлять в Россию. Но для бедного Чернова Норвегия была все равно что Луна: англичане никогда не пропустили бы ни через Ньюкасл, ни через Шотландию русского революционера, направляющегося в Скандинавию, а что касается маршрута через Германию, то каждый разумный человек понимал, что российский подданный ни за что не получит немецкую транзитную визу.

Чиновники в Министерстве иностранных дел Германии искали альтернативные решения. Они бы с превеликим удовольствием выдали Чернову визу (и даже были готовы отправить его первым классом), но русский ни в коем случае не должен был догадаться, что германские официальные лица имеют к этому отношение. Вайсу было поручено осторожно разузнать у Чернова, согласился бы он принять визу, если бы выяснилось, что она получена обманным путем – скажем, на том основании, что заявителю необходима поездка в Норвегию на три недели для лечения (несуществующей) болезни легких. Но Чернов оказался все же не настолько наивен, чтобы согласиться на подобное предложение, и план пришлось оставить.

Лишь через несколько месяцев Вайс смог уговорить Чернова воспользоваться поддельным швейцарским паспортом, уверив его, что немецкие пограничники не обращают на граждан Швейцарии никакого внимания и пропускают их без всякого контроля. В январе 1916 года Чернов наконец добрался до Норвегии, где немедленно выяснилось, что все планы финансирования газеты растворились в воздухе. Тем временем оставшемуся не у дел Вайсу была поставлена гораздо более скромная задача – собирать слухи и сплетни в среде русских эмигрантов27.

Берлин больше не мог себе позволить подобные фальстарты – на это просто не было времени. И немецкие чиновники с чувством некоторого облегчения обратились к другим возможностям. Надежда забрезжила здесь еще в январе 1915 года, когда в МИДе была получена телеграмма от немецкого посланника в Константинополе Ханса фон Вангенхайма. Речь шла о коммерсанте по имени Александр Гельфанд, у которого, по-видимому, имелся план уничтожения царизма. Упомянутый коммерсант объяснил Вангенхайму, что интересы германского правительства абсолютно совпадают с интересами русских революционеров. Гельфанд полагал, что следует действовать быстро, чтобы “разложить” русских солдат антимонархической пропагандой еще до их отправки на фронт. Кроме того, он предлагал созвать съезд русских революционеров в изгнании, чтобы побудить их объединить усилия. Гельфанд, по словам Вангенхайма, заявил, что готов взять на себя первые необходимые шаги в этом направлении, однако ему потребуются значительные суммы денег28.

Вангенхайм понятия не имел, что значительные суммы денег для Гельфанда – совершенно обычное дело. Этот человек был настоящим волшебником финансов. В кино его мог бы сыграть зрелый Орсон Уэллс. Как и “третий человек” Уэллса в одноименном фильме, Гельфанд купался в дыму и тенях войны, как в родной стихии, и, подобно своему двойнику в кино, совмещал в себе харизму визионера с бездонной алчностью.

Гельфанд родился в 1867 году в Белоруссии в полуголодной семье еврея-ремесленника; в какой-то момент семья перебралась в Одессу. Когда ему исполнилось двадцать, Гельфанд уже был социалистом – жизненный выбор, предполагавший в то время непрерывные путешествия. Студентом он жил в Швейцарии (которая ему не понравилась), позднее – в Мюнхене и Штутгарте, где стал журналистом революционных газет. Германию он полюбил с самого начала и осел здесь. Даже великий Карл Каутский, вождь немецкого социалистического движения, выказывал ему знаки уважения, а затем и восхищения. В 1894 году Гельфанд, огромный и тучный, словно тюлень (дети Каутского прозвали его “доктор Элефант”), взял себе псевдоним Парвус (лат. “маленький, малыш”). Под этим именем он и остался в истории29.

Парвус-Гельфанд был мастером общения; его мюнхенская квартира нередко становилась своего рода камерой культурной декомпрессии – пространством, в котором любой новый русский эмигрант мог адаптироваться к миру европейской политики. Почти все эмигранты рано или поздно оказывались в доме Парвуса, среди них и Ленин, побывавший здесь впервые в 1899 году.

Парвус был, несомненно, выдающейся марксистской фигурой конца прошлого и самого начала нынешнего столетия, – напишет позднее Троцкий. – Он глядел широко, следил за всем существенным на мировой арене, что при выдающейся смелости мысли и мужественном, мускулистом стиле делало его поистине замечательным писателем30.

Эти качества и так уже выделяли Парвуса на фоне унылой журналистики того времени, однако его влияние было не только в словах. Прирожденный бизнесмен, он знал толк и в издании газет; восемь выпусков подпольной революционной газеты “Искра” были изготовлены в специальной, всегда запиравшейся на ключ комнате его квартиры; именно у Парвуса собиралась редколлегия газеты до начала 1902 года. Уже на этой ранней стадии некоторые немецкие товарищи считали Парвуса слишком грубым, но Ленину и его русским друзьям нравилось, что голос толстяка начинал звенеть, как только речь заходила о стачках и бомбах31.

Троцкий появился в доме Парвуса в январе 1905 года, всего через несколько дней Кровавого воскресенья – расстрела демонстрации на Дворцовой площади, положившего начало первой русской революции32. Готовясь посвятить свою жизнь борьбе за рабочее дело, Троцкий и его жена на некоторое время стали неформальными гостями Гельфанда, сразу окунувшись в мир последних новостей и непрерывно обсуждая с хозяином его революционные теории за чашкой крепкого кофе или бокалом хорошего вина. Парвус и Троцкий говорили о революционном потенциале всеобщей забастовки, носились с идеей мировой революции (в которой России отводилась роль стартовой точки) и убеждали друг друга скорее купить билеты и вернуться в Россию. Сначала поехал Троцкий: весной 1905 года он пересек украинскую границу империи, – а в октябре в Петербург направился Парвус. В течение нескольких месяцев оба они чуть ли не каждый вечер выступали в великолепном зале Технологического института на митингах, организованных Советом рабочих депутатов. Кроме того, Парвус и Троцкий помогали издавать и распространять революционную “Русскую газету”. Парвус, казалось, был больше склонен к эффектности, чем к эффективности, однако никто не мог бы упрекнуть его в пустом теоретизировании.