Читать книгу "Возлюбленный враг - Джейн Фэйзер"

Джинни одевалась тщательно, решив не давать больше повода для разговоров о «цыганке». Она надела самое лучшее свое платье — цвета зеленого яблока, с кружевной отделкой на плечах и на глубоком вырезе, приоткрывающем волнующую грудь. Цвет платья придал яркости темно-каштановым прядям ее волос, спускавшимся длинной блестящей волной до талии. Джинни не стала заплетать косы, а лишь заколола волосы черепаховыми гребнями матери. На ноги она надела туфельки из мягкой кожи, которые, как и платье, носила только по особым случаям. Такое редко выпадало за последние пять лет, но если когда и был повод покрасоваться, то именно сейчас, в преддверии заманчивого, неясного будущего.

— Я готова, Дикон. — Она назвала его по имени машинально. Она так часто слышала это имя за те часы, которые провела на подоконнике, что это получилось само собой. Ключ повернулся, и дверь распахнулась. Глаза лейтенанта расширились при виде ее наряда, так отличавшегося от ее рабочего платья и еще больше — от ее вчерашней неряшливой одежды.

Джинни улыбнулась ему и присела в небольшом вежливом реверансе. Дикон вспыхнул и отошел от двери, когда она проплыла мимо него, довольно шурша юбками. Она улыбалась мужчинам, попадавшимся ей навстречу в коридоре и на лестнице, и они с готовностью улыбались в ответ. Неожиданно для нее они перестали быть в ее глазах безликими захватчиками ее дома, солдатами вражеской армии. Это были люди с собственными радостями, печалями, тревогой за своих любимых, которых они оставили, уйдя на эту войну, они испытывали страх перед страшной смертью или ранением, перед ножом хирурга, гангреной или тифом.

Алекс нетерпеливо шагал по комнате, ожидая ее. Как она сегодня? Молчалива в своей враждебности и бесстрастна? Мучается от стыда и отчаяния из-за того, что не выдержала? Высокомерная и резкая, как в первый день их встречи? Или все вместе? Будь проклята эта война, превратившая их всех в зверей, мирных крестьян в дикарей, которые насиловали, грабили, мучили и убивали жестоко, без разбора. Цивилизация оказалось отброшенной за последние пять лет на два столетия назад, и никто не сожалел об этом так сильно, как Алекс Маршалл, но и никто так горячо не был убежден, как он, что цель должна оправдывать средства.

— Доброе утро, полковник. — Голос ее звучал легко, серые глаза улыбались, и на мгновение он замер от изумления. Он с самого начала рассмотрел ее красоту, близко узнал за несколько коротких часов. Он поражался ее энергии, умению забывать о себе, ее выносливости в достижении цели. И он видел ее обессилевшей, подавленной и разбитой. Но до этой минуты он не видел леди Вирджинию Кортни. Она присела перед ним в безупречном глубоком реверансе, и он невольно поклонился ей с педантичностью придворного.

Дверь в столовую закрылась за Джоном, и они остались одни в тишине комнаты, свидетельницы их бурных столкновений, и в предвкушении будущего.

— Ты здорова? — Алекс, наконец, прервал молчание, взяв ее руки и поднося их к губам, чтобы поцеловать загрубевшие от работы пальцы.

— Да, здорова. Но страшно голодна, — призналась она.

На столе еще были остатки завтрака — солдатского, — состоявшего из филея, жирного бекона, вареных яиц и пшеничного хлеба. Кувшин эля стоял среди деревянных тарелок, ножей и кружек — несколько человек завершали здесь трапезу.

— Что я могу предложить тебе? — заботливо спросил Алекс, поднося нож к филею.

— Все, — ответила она, садясь спиной к окну, немому свидетелю ее вчерашних терзаний.

— Когда ты закончишь, — медленно произнес Алекс, — я хотел бы, чтобы ты показала мне потайное убежище и проход к нему.

— Зачем? — Теперь это не имело для нее значения, ведь она не могла воспользоваться тайником.

— Боюсь, Вирджиния, что не могу позволить тебе одной знать о потайном выходе из этого дома. Вдруг ты воспользуешься им. Я не могу этого допустить.

Такая мысль не приходила ей в голову, но она помнила, как вчера на берегу сказала, что ускользнет из-под его наблюдения, если удастся, и будет продолжать борьбу, как только представится возможность. Как бы ни развивались их отношения в будущем, здесь многое зависело от нее.

— А если я откажусь? — Она намазала золотистое масло на хлеб, разглядывая, как солнечный луч танцует на черной поверхности стола.

— Тогда мои люди найдут его.

Вирджиния оглядела комнату, представляя ее разгромленной: богатую обшивку — оторванную от стен ломами, сверкающий пол — вскрытым, тонкую ручную отделку — изуродованной. Только если бы кто-то до сих пор прятался в тайнике — только тогда! — она допустила бы разрушение отчего дома, даже если он и не принадлежал ей теперь.

— Ты отдал бы дом на разграбление? — тихо спросила она, зная, что он ответит ей честно, так же, как и она ему. Она увидела боль в его глазах, но он сказал:

— Я стараюсь делать все, что возможно, чтобы побыстрее закончить эту войну. Уже пролито слишком много крови, чтобы бояться нового кровопролития. Отступить сейчас — значит сделать бессмысленными жертвы тех, кто уже отдал свою жизнь.

— Но ты не отправил меня в тюрьму Уинчестера.

— Нет. Я люблю тебя и буду беречь, насколько это в моих силах. И так как сейчас я знаю, кто ты и что ты, я не допущу, чтобы ты вредила моему делу.

— Ты берешь на себя огромную ответственность, — сказала она задумчиво. — Защитить любовницу и при этом перехитрить врага, когда это один и тот же человек!

— Посмотрим, по плечу ли мне эта задача. Мы ведь с тобой понимаем друг друга? — Его брови приподнялись.

— Да. — Она бесстрашно смотрела на него. — Любовники и враги, пока…

— Пока не закончится война.

— Смерть решает многие конфликты.

— Она может разрешить и этот, только я буду молиться о более благополучном завершении.

— И я тоже. — Она встала. — Пойдем, я покажу тебе тайник. Механизм чрезвычайно искусный. — Она чиркнула кремнем и зажгла свечу. — Там темно, — пояснила она, — и я всегда боялась этого прохода, с тех пор как Эдмунд однажды запер меня в нем, потому что хотел поохотиться с деревенскими мальчишками, а мое присутствие мешало бы ему.

Алекс подумал о раненом мужчине в лодке, человеке, которого она поцеловала, ее кузене, с которым она выросла, и позавидовал Эдмунду Вернею, ведь он был с нею, когда она взрослела, дразнил ее, и она ему даже мешала в его забавах.

— Надеюсь, его хорошо выпороли за злую выходку, — заметил Алекс, следуя за ней в холодную темноту.

— Нет, — хмыкнула Джинни, прикрывая рукой колеблющееся пламя, когда закрывала замок панели. — Я не предала его.

Ее голос задрожал, и Алекс твердо заявил:

— Ты не сделала этого. Если с Эдмундом Вернеем что-то и произойдет, то не из-за того, что сообщила ты.

Джинни не ответила. Дойдя до маленькой комнаты, она высоко подняла свечу, освещая каменные стены, запятнанную кровью подстилку, деревянное ведро.