Читать книгу "Те, которых не бывает - Нина Семушина"

Из кустов на другой стороне фонтана вылез, шумно сопя, парнишка лет двенадцати и, закатав штаны, с серьёзностью водолаза погрузился в фонтан. Длинные пальцы нашаривали в мутной воде монеты. Мальчик цепко хватал их по одной и засовывал в карман – правда, почему-то не все. Круглая пятирублёвая монета, брошенная девочкой с косичками, продолжала ярко блестеть на дне, как глубоководный солнечный зайчик. Гора мелочи, которую скормил фонтану любитель пива из Челябинска, по-прежнему высилась хребтом Ломоносова.

Мальчик шмыгнул носом, взвесил на ладони одну из брошенных Аней монеток, присвистнул и споро собрал их все до одной в казавшийся бездонным карман застиранных джинсов.

Впрочем, почему же казавшийся?

⁂

– Да нет билетов в Пермь, сколько повторять, вы же уже пятый раз очередь сегодня отстаиваете. – Раздражённая кассирша в больших очках почти кричала в свой хриплый микрофон, напоминая сову из советского мультфильма про Винни Пуха. Не хватало разве что шляпы. Ане почему-то стало смешно.

– А вы посмотрите ещё раз, – попросила она. – Вдруг что-то изменилось? Вдруг кто-то вдруг понял, что его смысл жизни не в Перми, и сдал билет? Ну пожалуйста.

Очередь за её спиной начала нервничать, многозначительно вздыхать и выразительно покашливать, но Аня не собиралась сдаваться. Терять ей было особенно нечего – после того как на первом курсе она сломала на каникулах ногу, на втором её неожиданно отправили на практику в глухую деревню под Псков, на третьем она вышла замуж, на четвёртом муж закончил аспирантуру, их выгнали из общежития, и срочно пришлось устроиться на вторую работу, на пятом им на два месяца задержали зарплату, а ещё через год она разошлась с мужем и следующий год прожила на работе, терять Ане было особенно нечего. Родной город, поездка в который каждый раз срывалась в последний момент, ждал её слишком долго. Она не могла его подвести. И более того, не хотела. Поэтому Аня уволилась из школы, где несколько лет работала, собрала вещи и вот теперь молча стояла, просунув покрытое веснушками запястье в окошечко кассы, глядя на сову-кассиршу в окошке взглядом ослика Иа-Иа, который страшно нуждается в своём хвосте.

Кассирша решила, что ей проще сделать, чем объяснить, почему это глупость, подчёркнуто раздражённо застучала по клавишам и вдруг неожиданно улыбнулась.

– О как! Глядите-ка. Боковая полка, у туалета, в тринадцатом вагоне, поезд Москва – Абакан. Отправление через двадцать минут. Поедете? Паспорт давайте. Ну и повезло вам, девушка.

– Спасибо, но мне никогда не везёт, – честно ответила Аня, не улыбнувшись, и, схватив за ручку чемодан, который за прошедшие годы охромел и на второе колесо, побежала на перрон.

Началось всё, конечно, гораздо раньше. Раньше, чем Аня всё-таки со второй попытки поступила учиться в Москву.

Раньше, чем вчерашняя школьница купила билет на поезд с леденящим душу названием «Жолаушылар Тасымалы». Раньше, чем, пожертвовав всё содержимое кошелька фонтану, чтобы вернуться, и проглотив последние слёзы, втащила свой чемодан-хромоножку в сонное тепло вагона и поехала в дивный новый мир науки и просвещения. Раньше, чем проводница принесла всё ещё мокрое и пахнущее дымом бельё и слишком сладкий чай и Пермь за окном первый раз превратилась в пятна акварели, которые всё быстрее, быстрее, быстрее размазывались, смешивались и неотвратимо уносились от Ани прочь под дробную тахикардию вагонных колёс. Всё началось раньше – она знала когда.

…Нет ничего прекрасней цветущей сирени. Нет ничего ужасней летнего пленэра, это все знают. Вот отчего бы не гулять среди этих сиреней, вдыхая их чарующий аромат, от которого кружится голова и сердце замирает? Отчего нужно сидеть и, отмахиваясь от комаров, рисовать? Тем более что люди так и норовят испортить композицию… Ну вот что он, не видит, что я рисую?

Аня раздражённо замахала руками. Потом крикнула. Потом встала, засунула кисточку за ухо и не предвещающей ничего хорошего походкой направилась к кусту сирени, чтобы отогнать от него нескладного парня в дурацком синем костюме, совершенно не вписывавшегося в её этюд на состояние. Точнее, превращавшего её состояние из безоблачно-романтического в крайне раздражённое.

Дурацкий синий костюм оказался формой скорой помощи. Нескладный парень с неровно обрезанными чёрными волосами оказался молодым человеком крайне трагической наружности. Его длинные пальцы сосредоточенно скользили по гроздьям цветов какими-то лишенными чувств профессиональными движениями; он пристально вглядывался в сирень, как смотрят в микроскоп. «Это как если бы он взял любимую женщину за руку и в самый ответственный момент начал ей пульс считать», – почему-то подумала Аня.

– Что вам нужно? – неожиданно для себя самой спросила она. Юноша повернулся к ней.

– Цветок с пятью лепестками, – будничным тоном ответил он. Так в аптеке спрашивают у фармацевта лекарство. Так просят в магазине масло. Так просят доказать теорему Пифагора. Аня оторопело смотрела на неожиданного собеседника, который тотчас же вернулся к своему безумному занятию. Ну вот и что в таких случаях делают? Вызывают скорую? Так вот же она, скорая. Стоит и ищет цветок сирени с пятью лепестками.

– Когда? – спросила Аня только для того, чтобы не молчать, – молчать было, наверное, невежливо.

– Через час, – не поворачивая головы, ответил… кто он? Да так ли это важно. Это же полное, совершенное, всепоглощающее безумие. Идиотизм. Бред. Интересно, они вообще бывают, эти пятилепестковые цветы? Вроде бы всё-таки да.

…Спустя час безрезультатных поисков, когда от сиреневого, лилового, краплачного, белого, фиолетового, розового уже рябило в глазах, Аня наконец решилась задать главный вопрос:

– Зачем?

Она думала, что он не ответит. Он, прямо сказать, не выглядел как человек, который отвечает на вопросы, тем более такие. Но он снова оторвался от бесконечной череды соцветий и будничным тоном изрёк:

– Мне понадобится много удачи. Сильно больше, чем у меня есть.

– Возьмите мою. – Аня выглянула из-за ветки и улыбнулась.

– Сколько? – уточнил молодой врач.

– Да хоть всю, – пожала плечами Аня, по-прежнему улыбаясь. На мгновение стало тихо-тихо, а потом всё снова стало как было. Пахло сиренью, откуда-то со стороны оперного театра доносились обрывочные трели скрипок – репетируют что-нибудь, наверное. Далеко внизу на реке гудели теплоходы. Звенели трамваи.

– Спасибо. – Зелёные глаза из-под чёрной рваной чёлки смотрели на Аню очень серьёзно.

– Этого хватит? – Она неловко улыбнулась, испугавшись этой его серьёзности. Мужчина не ответил; более того, он, казалось, только на секунду скрылся за веткой, а потом куда-то исчез. Что за бред. Так же не бывает. Аня вспомнила, что за ухом у неё кисточка, а на этюднике в трех метрах отсюда её ждёт недописанная акварель. Что её сумка, между прочим, валяется там же. А в сумке – кошелёк. И проездной на трамвай.

Она обернулась – и, конечно же, не увидела ни сумки, ни этюдника. На траве, аккуратно придавленная камнем, желтела казённая бумажка, на которой типографским советским шрифтом было аккуратно и буднично отпечатано: