Читать книгу "Неукротимая красавица - Бертрис Смолл"

Почувствовав, как затрещали ребра, он что есть сил стал бороться со своим громадным соперником и подступающим беспамятством, зная, что, если потеряет сознание, смерть неминуема. Еще сильнее унижала его врожденную гордость сама ситуация: он, Френсис Стюарт-Хепберн, падет от руки какого-то дикаря! Сквозь шум в ушах он вроде бы услышал вскрик жены, и это придало ему отваги и сил. Если он умрет, она будет обречена на адские муки.

Катриона тем временем ползала по песку, пытаясь отыскать их ножи, и, наконец, нашла. Подбежав на подкашивающихся ногах к сражавшимся, она принялась всаживать оба ножа в гору мяса, которая душила ее мужа, но никак не могла попасть в жизненно важную точку. Ее удары были для него что укусы комара, однако изрядно раздражали. Бросив свою полубессознательную жертву, Омар переключился на Катриону и, вырвав из ее рук ножи, несколько раз ударил, хотя и не в полную силу. Испытывая страх за Ботвелла и чувствуя себя совершенно бессильной, Катриона рухнула на колени, а турок опять повернулся к своей жертве.

Внезапно громогласный рев разорвал тишину ночи, и Омар с выражением искреннего недоумения на лице, схватился за живот, а когда медленно поднял ладони, увидел, как из страшной раны в животе вываливаются наружу длинные розовые кишки, а между пальцами течет кровь.

С трудом сдерживая тошноту, Катриона подалась назад, но он пошел прямо на нее. Губы его шевелились, но слов было не слышно. Неподалеку стоял Ашер Кира с пистолетом в руках, от дула которого поднимался дымок, а рядом на сыром песке неподвижно лежали Ботвелл и Конелл.

Ужаснувшись, Катриона медленно обвела взглядом картину побоища, в котором и сама сыграла не последнюю роль, и неожиданно турок рухнул мертвым у ее ног. Взор ее наполнился ужасом, и она завизжала:

– О боже! Нет! Никогда!

Часть IX. Исцеление

Глава 59

Среди зеленых холмов в окрестностях Рима скрывалась от глаз людских великолепная вилла, из окон которой можно было видеть даже море. Дом окружал чудесный парк, но ворота всегда стояли закрытыми и открывались лишь на краткие мгновения, чтобы кого-то впустить или выпустить. Жилище это называлось просто: «Моя вилла» – и было построено около ста лет назад для любовницы папы римского Александра VI Борджиа. В парке, поражавшем воображение разнообразием растений, было множество обитателей, в том числе олени и птицы в сказочных оперениях и поблескивали небольшие озерца.

Принадлежало все это великолепие некоему лорду Стуарти. Окрестные жители почти ничего о нем не знали кроме имени. Их нового соседа охранял внушительный отряд вооруженных воинов под командованием капитана, которого изредка видели те, кто подходил к дому. Служили в доме только женщины, нанятые в Риме. Торговцы допускались не далее задней двери. Ни один местный житель не мог похвастаться, что когда-либо бывал на вилле.

Ходили слухи, что у лорда Стуарти есть жена, но она никогда не показывалась на людях. Было также известно, что иногда он навещает трактирщицу Джованну Руссо, но когда местные жительницы пытались вытянуть из нее хоть какую-нибудь информацию об обитателях виллы, то слышали один и тот же ответ: «Он хороший человек, которому выпало много страданий. Больше ничего не спрашивайте – все равно не скажу».

Это было очень странно, поскольку Джованна была женщиной добросердечной и известной любительницей посплетничать. Постепенно, однако, местные жители смирились со странностями загадочного соседа и перестали проявлять нездоровый интерес к «Моей вилле».

Френсис Стюарт-Хепберн не намеревался возвращаться в Неаполь: вилла «Золотая рыбка» пробуждала в нем ужасные призраки прошлого, – поэтому была куплена новая и, когда они с Катрионой вернулись в Италию, уже ждала их. Ботвелл был благодарен Богу за то, что у него появился свой дом, куда он мог привести жену, и этот дом позволял вести скрытный образ жизни.

После множества суровых испытаний и последнего ужасного происшествия Катриона долгое время находилась на грани жизни и смерти, и он был убежден, что лишь его воля к жизни, его отчаянное желание видеть ее живой, любить, удерживали ее на этой грани, не давая опуститься во мрак.

По пути домой Кэт то приходила в сознание, то опять впадала в беспамятство. При этом у нее постоянно держался жар, она отказывалась от любой еды, что бы ей ни предлагали. Френсису удавалось лишь иногда вливать ей в рот немного питательного бульона. И все-таки он сумел не дать ей умереть, даже, возможно, вопреки ее желанию.

Странным образом несчастье Катрионы отвлекло Сюзан от оплакивания собственной участи. Она и сама вытерпела изрядно, но все же не как хозяйка, и теперь винила себя за случившееся с ней.

«Это я виновата в том, что она так пострадала, – сказала она однажды Ботвеллу, еле сдерживая слезы. – Но я помогу вам, милорд, сделать ее прежней, клянусь!»

Френсис был благодарен девушке и рад ее обществу. Когда они добрались до «Моей виллы», их там уже ждала юная Мэй. Сестры бросились друг другу в объятия. Мэй, благодарная как Сюзан, так и хозяйке, за то, что спрятали ее от насильников, с готовностью включилась в работу и стала активно помогать вернуть Катриону к ее обычной жизни.

Графиня Ботвелл не произнесла ни слова с ужасной ночи, ее прекрасные глаза теперь ничего не выражали. Иногда граф чувствовал на себе ее взгляд, но когда поворачивался к ней, глаза все так же оставались пустыми. Он по-прежнему любил ее, даже сильнее, чем прежде, и, скрывая свое отчаяние, пытался вести себя так, словно все нормально.

Он не делил с ней постель, но спал в соседней комнате, оставляя на ночь дверь между комнатами открытой, на случай если она вдруг позовет его. Хотя ее лицо ничего не выражало, а из уст не вылетело ни слова, она вроде бы его понимала. Они общались между собой взглядами и жестами.

Конелл зорко следил, чтобы возле виллы не появлялись незнакомые мужчины: это могло вызвать у Катрионы приступ паники. К ней мог зайти, кроме мужа и его самого, только юный Ашер Кира.

В Рим они прибыли в разгар лета, а теперь, с наступлением чудесной осени, Катриона начала выбираться в парк, где долго гуляла. Ее всегда сопровождала Сюзан или Мэй, а садовников просили не появляться в это время, объяснив им, что вид незнакомых людей может обострить болезнь, которой страдает хозяйка.

По округе снова пошли сплетни, но и теперь они касались мадонны Стуарти. Пусть садовников и не было в поле зрения Катрионы, никто не мог запретить им разглядывать ее откуда-нибудь из-за кустарника. В таверне Джованны Руссо они потом восхищались ее золотистыми волосами (они так и не обрели прежнего цвета темного меда), превозносили изумрудно-зеленые глаза, вовсю расхваливали великолепную кожу и прекрасное лицо без единой морщинки, поражались стройности фигуры.

Джованна Руссо подливала им в кружки лучшее местное вино, шлепала по шаловливым ручонкам и жадно слушала. Ей всегда была интересна жена любовника, хотя он никогда о ней не говорил, и женщина была уверена, что скорбь, угнетавшая лорда, связана с какой-то трагедией, произошедшей с его женой. Он навещал Джованну только для удовлетворения мужских потребностей, но она была довольна и этим. Он ничего ей не обещал, но оказался лучшим любовником из всех, что у нее когда-либо были – сильным, нежным и заботливым.