Читать книгу "Наполеон. Голос с острова Святой Елены. Воспоминания - Барри Эдвард О'Мира"

28 марта. Сэр Хадсон Лоу прислал в Лонгвуд 12 марта двадцать семь томов книг и сегодня ещё семь томов, а также несколько номеров газеты «Письма Нормандии и Шампенуа».

Со времени прибытия на остров Святой Елены корабля «Фаэтон» в 1816 году эти посылки составили весь запас книг и брошюр, присланных в Лонгвуд министрами его величества[68]. В связи с этим Наполеон заявил: «Это такая подлость, на которую, я думаю, был способен сам лорд Батхерст».

Некоторое время существовало правило[69], что все капитаны торговых кораблей, прибывающих на остров Святой Елены, обязаны представлять сэру Хадсону Лоу список находившихся на корабле книг, брошюр, газет и других печатных материалов. Те печатные материалы, которые имели политическую окраску, должны были специально отсылаться сэру Хадсону Лоу под предлогом, что они будут передаваться в Лонгвуд. Однако в Лонгвуд никакие книги такого рода не поступали, кроме нескольких экземпляров газет. Его превосходительство и члены его штаба с особым рвением охотились за газетой «Эдинбургское Ревью».

4 апреля. Несколько дней назад произошло событие, которое пролило в какой-то степени свет на те мотивы, которые побудили губернатора обязать меня являться в «Колониальный дом» дважды в неделю. Один из иностранцев, проживающих на острове, сообщил графу Монтолону, что полномочные представители видели отчёт о состоянии здоровья Наполеона в бюллетене, составленный именно в этот день. Граф Монтолон, зная, что в этот день мною никакой бюллетень не составлялся, попросил объяснений у иностранца. Иностранец всё объяснил. Как выяснилось, эти составленные тайком бюллетени принадлежали перу человека, который никогда не видел Наполеона и который, соответственно, не мог быть судьёй состояния его здоровья. Эти фиктивные отчёты направлялись из «Колониального дома» полномочным представителям для последующей их пересылки в соответствующие королевские и императорские дворы Европы. Насколько я понимаю, каждый добросовестный читатель будет придерживаться того мнения, что подобные отчёты следовало показывать мне, поскольку я был единственным врачом, который обследовал пациента, и, соответственно, единственной персоной, которая была способна судить о правильности изложенных фактов в так называемых бюллетенях[70].

10 апреля. Сэр Хадсон Лоу, не сумев добиться положительного рассмотрения своего заявления, которое он послал в Лондон, о моём отзыве с острова Святой Елены, прибегнул к уловке, которая обеспечила ему успех. Сегодня он приказал сэру Томасу Риду написать письмо, в котором он сообщил мне, что мне запрещается покидать Лонгвуд, если для этого я не получу мотивированного задания. Из этого запрещения явствовало, что губернатор предписывал мне подчиняться ограничениям, даже более деспотичным и обременительным, чем те, которые он ввёл для французов. Ибо, заточая меня в Лонгвуде в границах огороженной территории, куда никому не разрешалось входить без специального пропуска, он тем самым лишал меня английского общества. В то же самое время он запрещал мне любые контакты, даже с французами, за исключением тех, которые относились к моей профессиональной деятельности[71]. Как только я получил это письмо, я сразу же отправился в коттедж «Брайерс» с намерением изложить всё дело адмиралу Плэмпину, который, однако, через своего секретаря передал мне, что не примет меня. Тогда я написал письмо сэру Хадсону Лоу о моей отставке и другое письмо графу Бертрану, объясняя свое решение, которое я был вынужден принять, а также мотивы, вынудившие меня принять это решение.

14 апреля. Перед тем, как я выехал из Лонгвуда, Наполеон послал за мной, чтобы дать мне аудиенцию. Во время аудиенции он сообщил мне, что отныне он отказывается принимать от меня какие-либо медицинские рекомендации с учётом той ситуации, в которой я оказался по вине сэра Хадсона Лоу. На прощание он обратился ко мне со следующими словами: «Итак, доктор, вы собираетесь покинуть нас. Поймёт ли мир, что они были настолько подлы, что совершили покушение на моего врача? Поскольку вы не более, чем простой лейтенант, зависимый от деспотической силы и подчиняющийся воинской дисциплине, вы более не обладаете независимостью, необходимой для того, чтобы оказывать полезную мне помощь. Благодарю вас за вашу заботу обо мне. Как можно скорее покидайте это обиталище темноты и преступлений. Я испущу последний вдох на этом убогом ложе, снедаемый болезнью, лишённый какой-либо медицинской помощи. Но ваша страна будет навечно опозорена моею смертью»[72].

9 мая. Сэру Хадсону Лоу стало ясно, что он не смог осуществить своё намерение приставить другого врача к Наполеону, так как последний был полон решимости не принимать никакого нового доктора. Полномочные представители[73] дали понять губернатору, что если Наполеон умрёт в то время, когда он содержит меня в заключении (не привлекая меня к суду и даже не выдвигая против меня никаких обвинений) или когда его будет осматривать какой-нибудь другой врач, насильно навязанный Наполеону, то в Англии и в Европе возникнут сильные подозрения относительно причин его смерти, о которых они сами не будут в состоянии представить вразумительного объяснения. В результате всего этого губернатор решил отменить навязанные мне ограничения. В соответствии с этим он освободил меня, продержав в заключении двадцать семь дней. В течение всего этого времени меня последовательно, в письменном виде, высмеивали все члены его штаба. Для того чтобы сбить меня с толку, они часто требовали вернуть с поджидавшим для этой цели драгуном ответы на письма, сочинённые, после нескольких дней раздумья, коллективным разумом сэра Хадсона Лоу и членов его штаба. Поскольку общественность уже была ознакомлена с этой перепиской, я не буду беспокоить ею читателя.