Читать книгу "Семь смертей Эвелины Хардкасл - Стюарт Тёртон"

– Вам плохо? Позвать Дикки? Я только что его видел…

Хватаю Майкла за руку, чтобы он не бросился на поиски врача.

– Нет-нет, просто я слишком устал, – объясняю я.

– Может, передумаете? Там будет фейерверк, а родители весь день готовили какой-то сюрприз. Не жалко пропускать такое зрелище?

– Нет, я, пожалуй, обойдусь.

– Ну, как вам будет угодно, – произносит он разочарованным тоном; не меньшее разочарование написано и на лице. – Я вам очень сочувствую, Белл, денек выдался тот еще. Надеюсь, завтра все уладится. И никаких недоразумений больше не будет.

– Каких недоразумений?

– Ну, с убитой женщиной, – с улыбкой напоминает он. – Даниель мне сам сказал, что это недоразумение. А я, как дурак, отправил людей на поиски, пришлось отзывать. Ну, ничего страшного.

«Даниель? А откуда он узнал, что Анна жива?»

– Это ведь недоразумение, правда? – уточняет он, видя мое замешательство.

– Да-да, безусловно, – киваю я. – Ужасная ошибка. Простите за беспокойство.

– Ничего страшного, – с некоторым сомнением повторяет он. – Не принимайте близко к сердцу.

Слова его растягиваются, как резина. Он сомневается не только в моих заверениях, но и в том, кто перед ним. В конце концов, я уже не тот, с кем он был знаком, и, по-моему, он начинает подозревать, что я больше не желаю быть тем человеком. Еще утром я был на все готов, чтобы восстановить связь между нами, но Себастьян Белл, трус и торговец наркотиками, якшался с аспидами. Если Майкл был его приятелем, то как он может стать моим другом?

– Ну, я пойду, – говорит он, кашлянув. – Набирайтесь сил, старина.

Он еще раз стучит по дверной раме, отворачивается и присоединяется к потоку гостей.

Я смотрю ему вслед, обдумываю услышанное. Я почти забыл о том, как сегодня утром Анна бежала через лес, потому что предстоящая встреча на кладбище ужасает меня больше этого воспоминания. Однако же явно произошло что-то важное, сколько бы Даниель ни утверждал, что ничего не случилось. За Анной гнался некто в черном – наверное, тот самый лакей. Она каким-то образом осталась жива, как и я после вчерашнего нападения. Может быть, именно об этом она и хочет со мной поговорить? Обсудить нашего общего врага? Выяснить, почему он жаждет нашей смерти? Может быть, это из-за наркотиков? Ведь это очень дорогое удовольствие. Может быть, Анна – моя помощница и это она забрала их из сундука, чтобы не достались злодею. Заодно это объяснило бы и шахматную фигуру. А вдруг это какой-то условный знак?

Достаю из шкафа пальто, наматываю вокруг шеи длинный шарф, надеваю пару теплых перчаток, кладу в карман нож для писем и шахматную фигуру и выхожу из спальни. Ночь морозная, студеная. Глаза привыкают к темноте. Вдыхаю свежий воздух, все еще влажный от недавнего дождя, иду по дорожке вокруг дома к кладбищу.

По плечам разливается напряжение, под ложечкой сосет.

Лес меня пугает, но свидание на кладбище пугает еще больше.

Когда я пришел в себя, то хотел лишь узнать, кто я такой, а теперь вчерашнее кажется не трагедией, а благословением. Потеря памяти дала мне шанс начать жизнь заново. Может быть, встреча с Анной вернет мне память? Уцелеет ли моя новообретенная, наскоро сконструированная личность в потоке воспоминаний о прошлом?

Или он меня сметет?

Мысль давит мне на плечи, заставляет вернуться, но я не могу побороть того, кем я был, если просто сбегу из созданной им жизни. Надо быть твердо уверенным в том, кем именно я хочу стать.

Сжав зубы, иду по тропинке между деревьями, мимо хижины садовника. Окна домика темны. К стене прислонилась Эвелина, курит сигарету; у ног стоит зажженный фонарь. На ней длинное бежевое пальто и резиновые сапоги, что странно контрастирует с синим вечерним платьем и бриллиантовой диадемой в волосах. Вообще-то, Эвелина очень красива, но почему-то стесняется своей красоты.

Она замечает, что я это замечаю.

– Не было времени переодеться после ужина, – смущенно поясняет она, отбрасывая сигарету.

– Что вы здесь делаете? – спрашиваю я. – Вас же ждут на балу.

– Я сбежала. Не хочу пропускать самое интересное. – Она затаптывает сигарету.

– Это опасно.

– Тогда тем более глупо идти на кладбище в одиночку. А у меня найдется чем помочь.

Она достает из сумочки черный револьвер.

– Откуда это у вас? – ошеломленно и несколько виновато спрашиваю я, отгоняя предательские мысли о том, что мои неприятности заставили Эвелину взять в руки оружие; лучше бы ей оставаться в тепле, под защитой стен Блэкхита, а не мерзнуть здесь, перед лицом грозящей опасности.

– Позаимствовала у матери, так что лучше спросите, откуда это у нее.

– Эвелина, вам не…

– Себастьян, в этом жутком месте вы у меня единственный друг, и я не позволю вам разгуливать по кладбищу в одиночку, не зная, что вас там ждет. Вас уже пытались убить. Второй попытки я не допущу.

Я чуть не задыхаюсь от благодарности:

– Спасибо.

– Вот еще глупости какие. Это я вас должна благодарить, иначе мне пришлось бы остаться на балу, где меня бы все разглядывали, – заявляет она, поднимая фонарь. – Ну что, пойдем? А то мне не поздоровится, если я не вернусь к тому времени, когда начнут произносить речи.

Над кладбищем тяжело нависла мгла, гнет чугунную ограду, клонит деревья над покосившимися надгробиями. Могилы задыхаются под грудами гниющей листвы, могильные плиты растрескиваются, имена покойников крошатся и исчезают.

– Я расспросила Мадлен о вчерашней записке. – Эвелина открывает скрипучую калитку и входит на кладбище. – Надеюсь, вы на меня не обидитесь.

– Нет, конечно. – Я опасливо озираюсь. – Если честно, я об этом совсем забыл. И что она сказала?

– Записку дала ей миссис Драдж, наша повариха. Я с ней отдельно побеседовала. Она говорит, что кто-то оставил записку на кухне. Кто – неизвестно. Вчера там было настоящее столпотворение.

– А Мадлен ее прочла? – спрашиваю я.

– Разумеется, – с усмешкой отвечает Эвелина. – Сразу призналась, даже не покраснела. Послание было коротким: приходите немедленно на условленное место.

– И все? Без подписи?

– Да. Простите, Себастьян. Я так хотела узнать побольше.

Мы подходим к склепу в дальнем конце кладбища. Громадный мраморный склеп охраняют два разбитых ангела. С манящей руки одного свисает фонарь, мерцает в темноте, но освещать ему нечего. Кладбище пустынно.

– Может быть, Анна опаздывает? – говорит Эвелина.

– А кто тогда оставил зажженный фонарь?

С отчаянно колотящимся сердцем я бреду по щиколотку в палой листве, насквозь промочив манжеты брюк. Наручные часики Эвелины подтверждают, что назначенное время настало, но Анны нигде нет. Только проклятый фонарь с протяжным скрипом раскачивается на ветру. Минут пятнадцать мы стоим, окутанные светом, выглядываем Анну в скольжении теней и в шорохе листьев, в шелесте ветвей, склоненных до земли. Мы с Эвелиной то и дело касаемся друг друга, привлекая внимание то к внезапному шуму, то к вспугнутому зверьку в густых зарослях.