Читать книгу "Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж - Генри Лайон Олди"

– И ты попался, сука, – трезво говорит он. – П-понял?

Киваю. Дескать, понял.

Текилу мы допили прямо здесь. При участии Петрова, молчаливого и скучного.

– Повезло Эльфу, – хвастался Распашонка. – Это я их… Если б не я…

Позже был обед, и за обедом мы добавили.

А ближе к четырем я доплелся до своего 241-го и, не раздеваясь, рухнул на кровать. Надо поспать. Надо. До открытия еще далеко…

Х. Отрывок из поэмы «Иже с ними»

И в моем дому завелось такое…

М. Цветаева

Вначале было Слово. А тираж

Явился позже. Но – до Гуттенберга.

Ведь лозунг размножаться и плодиться

Был вывешен для всех. Для всех живых,

А значит, и для слов. Мой милый друг,

Взращенный на мейнстриме и портвейне,

Бунтарь кухонный, тот, который в шляпе,

С огнем во взгляде, с кукишем в кармане, —

Давай отделим зерна от плевел,

Козлищ от агнцев, быдло от эстетов,

Своих от несвоих, а тех и этих

Отделим от условно-посторонних,

Которым безусловно воспрещен

Вход в наш Эдем, где яблоки доступны

Любому, кто марал чело моралью,

Поскольку Зло с Добром есмь парадигма,

Влекущая лишь люмпен-маргиналов…

О чем бишь я?

Ах да, о тиражах.

XI. Отсебятина: «Лучший-из-людей»

Фантастика ныне входит в первую тройку наиболее издаваемых жанров. Порадуемся, уважаемые читатели! Порадуемся – и вспомним, что на наших просторах пишут и более-менее регулярно издаются, по оптимальным подсчетам, шесть десятков авторов-фантастов. Много?!

По-моему, крайне мало – на столько-то миллионов читателей!

Итак, два взвода держат фронт – и держат его хорошо.

Из послесловия к первому изданию «Имперцев»

– Сри минангкаб! Тысячекратно нюхая пыль из-под сандалий вашего превосходительства, о сри минангкаб доблестной Тугрии, осмелюсь высказать, трижды воззвав…

– Короче, пальцем деланный!

– Здесь еще один!

– Лазутчик?

– В недоумении молю Лобастую Форель просветить сущеглупого…

– Короче! Удавлю!

– Он голый, сри минангкаб!

– Голый? Странно… Ладно, тащите его к остальным.

Меня сноровисто вздернули на ноги и поволокли куда-то. Сизый с похмелья рассвет лился меж холмов, копясь в ложбине озерцами тумана, одуряюще пахли полевые вертухайчики, топорщились алые стручки дикого перечня, и в кустах лженосорожника стрекотали навзрыд влюбленные жужелицы. Было зябко, но не слишком. Носильщики сопели без особого дружелюбия, я для интереса согнул колени, мешком обвиснув в чужих руках, и вскоре поплатился за наглость, – резкий толчок, и Влад Снегирь, доверху набитый гениальностью, летит головой вперед, сшибая с ног мягкого, взвизгнувшего от боли невидимку.

– Цыц, вне утробы зачатые!..

Подо мной зашевелились. Вглядевшись, я обнаружил, что лежу голышом на милейшей девице, опрокинутой моим появлением на спину, и с удовольствием пялюсь в румяное личико. Внешность красотки слегка портил нос, длинноватый по отношению к мировым стандартам, но при прочих несомненных достоинствах, явственно ощутимых, нос даже придавал барышне некую пикантность, отчего спящий слегка восстал (если, конечно, вы понимаете, о чем я!).

– М-м-м, – дружелюбно сказал я. – Хмэ-э-э… А?

Твердая ладонь мазнула по холке. Тайный доброхот, спаситель прелестных мамзелей, явно пытался ухватить злодея за шиворот, в чем не преуспел за отсутствием последнего. Вторая попытка удалась лучше: вцепившись в плечи, меня сняли, оттащили и посадили в лужу – остывать. Через минуту девица также подошла ближе, но ложиться по новой и раскрывать объятия не спешила.

– Эти камнеглазые забрали вашу одежду? – спросила она, глядя мне прямо в лицо, ибо потупить взор девице мешала скромность. – Проклятые тугрики! Вы нуждаетесь в защите, добрый аскет?

Я тупо смотрел на Носатую Аю. Мой собственный персонаж собственной персоной (извиняюсь за отъявленную тавтологию!) сидел на корточках, пылая заботой о «добром аскете», – впрочем, «Рука Щита» донкихотствовала по отношению ко всем угнетенным, – плод воспаленной фантазии В. Снегиря с сочувствием моргал, роняя скупую девичью слезу, а мне хотелось провалиться сквозь землю. Или хотя бы заполучить штаны. О моя каморка в храме Кривой Тетушки! О мои портки с безрукавкой! О-о-о! Где вы сейчас? Тоскуете ли по вашему хозяину?!

Дангопея от Ла-Ланга в тыще километров…

– М-м-мы, – задумчиво булькнуло в горле. – Ках-х-х…

– Бут, он, наверное, немой! Или заика, как Мозгач! Бедняжка!

– Сама ты заика, – обиделся я. – Хочешь автограф?!

Знакомая ладонь ухватила мое ухо. Свернула в трубочку, дернула.

– Ай! Больно!

– Будешь оскорблять Аю, – Бут-Бутан, Куриный Лев, грозно вышел вперед, подбоченясь, – оторву напрочь. И заставлю съесть. Не посмотрю, что аскет. Понял?

Что-то в его интонациях было от Петрова. Я начал размышлять, что именно, но почти сразу прекратил. Лишь сейчас стало ясно, отчетливо и однозначно, насколько смешно выглядит мой герой, пытаясь кому-то угрожать. Пусть даже мне, неуклюжему демиургу, задумавшему и воплотившему это ходячее противоречие тела и духа, не говоря о более драчливых оппонентах. Тощий, взъерошенный, из рукавов торчат костлявые запястья; глубоко запавшие глаза пылают страстным огнем – так глядит фокстерьер Чапа, пес соседа с пятого этажа, самозабвенно облаивая ротвейлеров и стаффордширов.

Солдат в кожаной куртке шагнул из тумана:

– Пр-рекратить базар! Ишь, лазутчики…

Рядом чавкнуло. Со всхлипом, с душевным чмоканьем трясины, заглатывающей жертву. Я и глазом моргнуть не успел, как массивный Петров, не ко сну будь помянут, образовался между нами и солдатом. Тугрик попятился, вскидывая копье: зрелище было не для слабонервных. Петров, в чем мать родила, деловито огляделся, нимало не смущаясь похабным видом себя, любимого. Потянул носом, чихнул.

– Какой козел?.. – мрачно спросил отставной майор. После чего увидел меня, и во взгляде Петрова ясно отразилось: «А-а… вот какой…»

– Сри минангкаб! С тщанием вылизывая колесницу господина, имею возвестить, в недомыслии расстилаясь…

– Короче, наружу вывернутый!

– Здесь новый! Жирный…

– Тоже лазутчик?

– Столбенея и беленясь, умишком скорбным не в силах постичь…

– Короче! Загрызу!

Чмокнуло сбоку. Чавкнуло поодаль. Всхлипнуло ближе к его превосходительству. Булькнуло у костров дозорных, хлопнуло за спиной солдата. Ложбина стала напоминать финскую баню: нагишом, хихикая, вопя, тряся телесами и визжа от прохлады, вокруг начали возникать старые знакомые. Требовал немедленно добавить Распашонка. Эльф искал Петрова, алкая мести. Обживал укромный кустик страдалец Шекель-Рубель. Славка Неклюев тащил за руку спокойную, как крокодил, Березку, – Лидка, идол фэнтези-феминисток, в костюме Евы оказалась вполне съедобной! – чего-то требуя от Петрова. Майор отгавкивался.