Читать книгу "Что я думаю о женщинах - Дэвид Боукер"

— Ерунда! — отмахнулся я. — Ты сама в это веришь? Лично я — нет.

Девушка перевернула последнюю карту.

— Вот твое будущее.

Судя по ходу гадания, я ожидал увидеть Смерть, Падающую башню или Незамедлительную кастрацию, пусть даже такой карты не существует. Но свояченица открыла Верховную жрицу — воплощение божественной мудрости, которая держит ключи к вселенной. Эта карта всегда напоминала мне Натали.

Я горячо молился, чтобы Джина не нашла квартиру в Лондоне, вернулась домой подавленная, твердо решив отказаться от своего плана. Увы, уже на второй вечер она позвонила и звенящим от радости голосом сообщила, что внесла задаток и заплатила за первый месяц аренды однокомнатной квартиры в районе, название которого я никогда не слышал: Крауч-энд.

В тот вечер сильно похолодало: улицы и лужайки нашего района покрылись изморозью. Зная, что раньше следующего полудня Джина домой не вернется, мы с Натали отправились на долгую прогулку.

В самом конце Шепли-драйв притаилась начальная школа, в которую когда-то ходили сестры. Мы шли по застывшему футбольному полю, крепко связанные уверенностью, что скоро придется расстаться. Мы держались за руки, вернее, пытались держаться, насколько позволяли толстые перчатки, а в зимнем небе кружили звезды, словно на ледяной голливудской церемонии.

— Черт! — выругалась Натали. — Так не должно было получиться, я совсем не этого хотела.

— Я тоже.

Мы подошли к окну и заглянули в темный пустой класс. На стенах — рисунки, веселая мазня, какая бывает только у малышей. Над ними — большой рукописный плакат, на котором выведено “Моя семья”. На самом ближнем к окну рисунке — улыбающаяся оранжевая обезьянка в окружении двух побольше.

— Видишь? Когда наш малыш научится рисовать, я хочу, чтобы на его рисунках были вы с Джиной, — торжественно объявила Натали. — А не только палка в юбке, которая держит за руку ребенка.

Поздно ночью, когда мне наконец удалось заснуть, в спальне неожиданно заскрипели половицы. Перепугавшись, я поднял голову и увидел, как к кровати приближается белая фигура.

Это же Натали в длинной белой ночнушке!

— Что случилось? — шепотом спросил я.

— Холодно… — сонно пробормотала она.

Дрожа всем телом, девушка легла на кровать и обняла меня за плечи, прижав к спине огромный круглый живот. Мой дружок сразу оживился, еще немного — и из пижамы вырвется! Что же делать? Что задумала Натали? Пока она не проявила инициативу, я даже прикоснуться к ней не могу. Остается набраться терпения и ждать.

А потом случилось что-то странное: рука Натали скользнула в нагрудный карман моей пижамной куртки и прижалась к сердцу. Я почувствовал, как оно трепещет, так и льнет к ее ладони.

— Твое сердце в моих руках, — пробормотала она.

— Возьми его, оно твое, — случайно перефразировал я слова до боли знакомой песенки.

Натали тихонько застонала в ответ, а потом заснула, и ее ладонь грелась у меня на груди.

Я даже не шевелился, боясь, что она уберет руку, и взводить себя не решался, чтобы не поняла, в чем дело. Даже если мои однообразные движения ее не разбудят, утром все равно догадается! Вот я и лежал, парализованный собственной хитростью.

Легкое дыхание щекотало затылок, округлые бедра прижимались к моим, и я всю ночь жарился в тепле, исходящем от ее промежности.

Рай, самый настоящий рай!

Я закрыл глаза, решив не тратить впустую драгоценные часы сна. Когда открыл их снова, было девять утра, и Натали гремела на кухне посудой.

Неделей позже мы с Джиной переехали в Лондон. Я тянул время, как только мог: мол, не хочу расставаться с друзьями по клубу.

— Мы нужны друг другу! С ума сойду, если не смогу разговаривать с ними хотя бы раз в месяц.

Джина спокойно выслушала эту чепуху и заявила: если клуб для меня так важен, незачем его бросать, раз в месяц вполне можно приезжать на собрания. На это возражений не нашлось. Из вещей собрали лишь самое необходимое, а когда уезжали, Натали специально ушла на прогулку. Ей не хотелось устраивать слезливую сцену: мы накануне ночью наплакались.

Переезд занял шесть часов. Войдя в новую квартиру, я не мог поверить своим глазам. Две комнаты и крошечная ванная на первом этаже разваливающегося викторианского дома — вот здесь теперь мы будем жить.

— Джина, — прошептал я, — в какие игры ты играешь? Это же самая настоящая трущоба!

— Зато аренда довольно низкая! — парировала она.

— Ну и что! Зачем вообще платить? У нас отличный дом в Хейзл-Гроув!

Коробки пришлось поднимать по грязнущей, вонючей лестнице. Нас перегнали парень с девушкой, застенчиво кивнули и скрылись в крошечной квартирке по соседству. Мы улыбнулись, кивнули, но, едва за ними закрылась дверь, спор продолжился.

— Я знала, что так получится! — бросилась на меня Джина. — Я знала!

— Знала, что получится как?

— Что ты будешь недоволен! Что приедешь в Лондон и начнешь возмущаться!

Не переставая спорить, мы распаковали вещи. В конце концов пришлось извиниться перед Джиной. Она права: я ведь согласился переехать, ни разу не взглянув на квартиру, значит, не имею права возмущаться. Но в душу закралось опасение: а что, если жена теряет рассудок?

На следующий день, в третье воскресенье после Богоявления, мы вышли осмотреться. После обеда сели на автобус, добрались до парка Финсбери, затем спустились в метро и по линии Виктории доехали до Оксфорд-серкус. Оттуда по Риджент-стрит прогулялись до Пиккадилли. Затем по набережной Виктории, вдоль серой грязной Темзы к собору Святого Павла. В Вестминстере оказались, когда Биг-Бен пробил пять, и спустились к Факингемскому дворцу. Королевы дома не было, а то обязательно зашли бы поболтать о социализме.

Дальше к вокзалу Виктории, где прямо на асфальте сидели люди и заученно слабыми голосами клянчили мелочь, а потом орали “Да пошел ты!”. Увы, Джина собиралась потратить мелочь на свечи в Вестминстерском соборе.

— Одну свечу поставлю за Натали, вторую за нас, третью — за бездомных.

— Бездомные “Да пошел ты!” не кричат. Эти проходимцы могут сами поставить себе свечку!

Крауч-энд ке район, а сплошная пробка: квадратная миля загнивающих викторианских домов, выхлопных газов и объявлений вроде “Спасите нашу библиотеку”. Нервные, затурканные женщины в ужасных шерстяных шапках и лиловых резиновых сапогах возят по грязным шумным улицам издерганных детей в таких же ужасных шапках и сапогах. Эту так называемую деревню часто показывают в сериалах по Би-би-си, но не потому, что действие неизменно происходит в Крауч-энд, а потому, что здесь живет большинство режиссеров и продюсеров, которые наивно предполагают, будто любому телезрителю интересно увидеть их родной район.

Продюсеры и режиссеры живут в отреставрированных домах с одним-единственным звонком на двери, в то время как молодые художники, актеры и бедные истощенные ублюдки ютятся но соседству в сущих трущобах. По ночам эти муравейники буквально разрываются от грохочущих телевизоров и стереоустановок.