Читать книгу "Руки уже в раю. Про несчастный случай и невероятное желание жить - Денис Владимирович Кравченко"

вес – 4,250.

Я не верил своим ушам:

– А можно мне посмотреть?

Меня отвели к дочке, и я увидел этот комочек, замотанный в пеленки. В голове никак не укладывалось, что это частичка меня… От счастья ком стоял в горле. Я попросил доктора-неонатолога, осматривавшую новорожденных младенцев:

– Можно мне размотать пеленки?

– Да, конечно, – улыбнулась она.

Я разглядывал крохотные ручки, ножки нашей малышки… Не знаю почему, но мне захотелось пересчитать пальчики. Видимо, так сработало мое подсознание. Я увидел дочь самым первым.

Через сутки Катю перевели в палату, и я проводил все время со своей семьей. Девочку мы назвали Миланой. Спустя пять дней нас выписали. Мы окунулись в бессонные и прекрасные родительские будни. Порой наш ребенок путал день с ночью – все это я проживал вместе с Катей, всегда был рядом, поддерживал и помогал тем, что было в моих силах.

Шло время. Миланка подрастала, и Катя уже могла отлучаться, оставляя нас одних. Я кормил, поил дочку, гулял с ней – в общем, стал образцовым отцом, на которого можно было положиться. Единственное, чего я не мог, – это взять малышку на руки. Но и тут я нашел выход: подхватывал ее ногами за подмышки и поднимал высоко-высоко. Ей это безумно нравилось. Когда Миланке исполнилось два года, Катя вышла на работу, а я еще больше времени стал проводить с дочерью.

Глава 11

Бегство в Россию

В 2014 году, когда Украину начало лихорадить, наша привычная жизнь перевернулась с ног на голову. Ровеньки, город в котором мы жили, снабжал углем всю страну. Здесь добывали один из лучших и самых дорогих сортов каменного угля – антрацит, – поэтому Луганская и Донецкая области могли сами себя обеспечивать. Они и стали ареной для всех последовавших событий.

По сути, города у нас были русскоязычные. В Харькове жили много моих русскоговорящих друзей.

Позднее, когда у меня появился ютуб-канал, мне доводилось общаться с подписчиками из разных украинских городов, которые тоже думали и разговаривали по-русски. Я знал, что происходящее задело не только нас.

В тот момент жена еще сидела дома в декрете, я ей помогал. Мой отец работал на шахте, мама – в магазине. Поначалу у нас в городе все было относительно спокойно и тихо; о том, что все начинает закипать, мы узнавали только из новостей. Но люди, бывшие у руля, пропустили момент, когда в этом котле по-настоящему забурлило, не успели убрать его с огня. И вся пена хлынула прямиком на нас – на Луганскую и Донецкую области.

Пошла военная техника, люди стали перекрывать собой дорогу, не пускать, как бы по-доброму. Но никто не собирался останавливаться. Когда начались настоящие бои, мы старались не высовываться, надеялись, что подерутся и успокоятся, что дяденьки в кабинетах с кожаными креслами решат эту ситуацию, все поделят и наступит мир. Но мы ошибались.

* * *

Тот день до сих пор стоит у меня перед глазами. Мы были на улице: Катя играла с Миланой, а мы с соседом неподалеку гоняли мяч.

Вдруг я услышал характерный шипящий звук. Он все нарастал и нарастал, и я понял, что это приближаются истребители.

«Сушки», как их прозвали в народе. Я не знал, что эти самолеты несут в наш город и чего от них ожидать. Мы были совсем близко к России – в сорока километрах от границы. Я до последнего не верил, что опасность придет к нам в Ровеньки, что все это коснется непосредственно нас – мы ведь находились так далеко от горячих точек.

Когда воздух разрезал свист истребителей, я начал искать их взглядом, пытаясь определить направление полета. Мы задрали головы к небу. Наконец я увидел маленькие темные точки и вдруг с ужасом понял, что они увеличиваются. Рев турбин становился все громче, самолеты пошли на снижение. Застыв на месте, я наблюдал, как смутное пятно стремительно обретает очертания. Какое-то шестое чувство подсказало мне, что истребители не стали бы пикировать вниз с такой высоты просто так. Они собирались бить по городу.

Стоило мне об этом подумать, как прогремел первый взрыв. Грохот был жуткий. Сначала выстрелил первый истребитель, следом за ним второй. Они выпустили тепловые ловушки и улетели. Потом мы узнали, что рядом с Ровеньками один из самолетов сбили.

Катя подбежала ко мне, испуганная, в слезах:

– Денис, что нам делать? Что происходит? Надо бежать!

– Куда бежать, Катя? О чем ты? Это же самолеты! Ты не убежишь от них. Тише, видишь, они уже улетели, – я пытался хоть немного успокоить жену, но у самого губы дрожали от страха. В голове была полная каша. Я видел, что у Кати вот-вот начнется настоящая истерика. Я должен был собраться во что бы то ни стало, привести ее в чувство и не поддаваться панике. – Стреляли не по нам, не по городу, а где-то там, в поле.

Как выяснилось позже, били по лагерю и шахте. Неподалеку от Дубовой балки – моего родного поселка, – примерно километрах в трех от нее, находился лагерь «Зарница», по нему «сушки» и открыли огонь. Задели и шахту.

Я забежал во двор. Меня трясло от пережитого испуга. Я не знал, куда деваться, хотя понимал, что нужно прийти в себя, отстраниться от ситуации, сесть и трезво все взвесить.

Мы собрались с родителями. Задолго до случившегося мы оборудовали убежище в погребе. Как только самолеты скрылись из виду, отец открыл погреб. Мама и Катя с Миланой сразу спустились в укрытие, а мы с отцом еще стояли во дворе. Я, закинув голову, всматривался в небо, где чернели следы недавно сброшенных снарядов. Было ясно, что самолеты вернутся – вряд ли дело ограничится всего двумя истребителями. Внутри была какая-то пустота. Ни единой мысли. А следом волной накатили тревога и воспоминания. Я словно снова лежал на больничной койке после ампутации и бессмысленным взглядом сверлил потолок. В глубине сознания зрел все тот же проклятый вопрос: почему? Почему это случилось именно со мной?

И тут снова раздались взрывы. Над нами опять возникли самолеты и начали обстрел. Я понимал, что это происходит в реальности, во рту пересохло. Но одновременно я словно наблюдал за сюжетом на киноэкране, будто все это не по-настоящему, не со мной. Ты растерян, застигнут врасплох. Первый импульс – бежать. Но куда бежать? Какой в этом смысл?

Лишь одна мысль заставила меня действовать – Милана. Ты должен жить ради дочери, должен ее спасти. Оставаться и ждать, когда