Читать книгу "Король Георг V - Кеннет Роуз"

Каждое воскресенье, независимо от того, находился ли он в Англии или в Шотландии, король исполнял обряд государственной церкви — несмотря на доктринальные различия, разделявшие два его королевства. В Сандрингеме он был церковным старостой. «Но я договорился, что не буду собирать пожертвования, — пояснял он, — это было бы слишком».

Как и все моряки, он любил петь церковные гимны; среди его любимых были «Останься со мной» и «Кончается день, что ты дал мне, Господи». Но в одно прекрасное воскресенье, когда король находился на борту яхты «Виктория и Альберт», он вдруг не обнаружил текстов на привычном месте — был введен новый сборник гимнов. В конце службы на капитана яхты обрушился град упреков. «Я сожгу все эти проклятые книги, — бушевал король, — не зря я называюсь „защитником веры“». Столь потрясающей сцены на королевской яхте не наблюдалось со времен Эдуарда VII, когда после знаменитой операции его заставляли петь: «Мир, идеальный мир...»

Приглашенных священников принимали весьма пышно, хотя и без жен. Вот отрывок из дневника настоятеля Инджа:

«Ездил в Виндзор читать проповедь перед королем и королевой. Мне подали королевский экипаж, запряженный двумя белыми лошадьми, и огромный омнибус для перевозки багажа. Два величественных джентльмена проводили в отведенные мне апартаменты. В гостиной висели портреты Гладстона, Дизраэли, Мельбурна и других государственных деятелей. Вечером паж, солидный пожилой мужчина, проводил меня в красную гостиную».

А вот проповеди должны были быть короткими и простыми по содержанию. Стамфордхэм предупреждал: «Читайте проповедь примерно четырнадцать минут. Если получится меньше, король скажет, что Вы поленились ее составлять; если больше, король скажет, что этот человек не знает, где нужно остановиться». Во время одного из визитов в Сандрингем каноник Вуд по своей, как он выразился, обычной привычке читал проповедь перед егерями и кухарками, за что король и королева его тепло благодарили.

Подобное испытание выдерживал не всякий проповедник. Например, начало знакомства короля с Лангом ознаменовалось небольшой стычкой. Вопреки известным пожеланиям короля тот избрал темой проповеди миссионерскую деятельность за границей — король считал ее бесполезным и непрошеным вторжением в чужую жизнь. После этого за ленчем они повздорили. Ланг заявил королю, что быть христианином — значит верить во всемирную миссию христианства. «Значит, Вы хотите сказать, что с моими взглядами я не христианин?» — спросил король. Ланг ответил, что может только констатировать, а выводы следует сделать самому королю. «Да, я назвал бы это чертовской наглостью», — заявил король. Впоследствии они подружились.

В вопросах литургии он был обычным верующим англиканской церкви. Он любил традиции и гордился тем, что стал первым после Якова II сувереном, который совершил в Вестминстерском аббатстве церемонию Великого четверга. Однако на службе в соборе Святого Павла, посвященной его серебряному юбилею, король весьма неохотно согласился, чтобы Ланг надел митру. После обеда в Сандрингеме один проповедник записал: «Король говорил о беззакониях коммунистов, положении фермеров и недостатках англокатоликов. После этого он прямо спросил меня: „А вы не англокатолик?“ Я заверил его, что больше похож на квакера».

Король и королева предпочитали, однако, исправленное издание молитвенника, не получившее одобрения парламента сначала в 1927-м, а потом и в 1928 г., и сожалели, что палата общин была сбита с толку кличем: «Никакого папизма!»

Будучи правоверным протестантом, король, однако, проявлял подобающее уважение к религиозным чувствам своих подданных, исповедовавших католическую веру, что даже по тем временам было довольно смело. Взойдя на трон, он обнаружил, что билль о правах 1689 г. требует, чтобы новый суверен, впервые обращаясь к парламенту, заявил, что «взывание к Деве Марии или поклонение ей, или любым другим святым, равно как совершение мессы, как это ныне производится в римской церкви, является предрассудком и идолопоклонством». Пока не будет изменена эта оскорбительная формула, заявил король Асквиту, он отказывается открывать парламент. Асквит с готовностью согласился, проведя билль, требующий, чтобы суверен просто заявил: «Являясь преданным протестантом, я обязуюсь, согласно установлениям, обеспечить наследование трона в моем королевстве лишь протестантам, поддерживать и соблюдать указанные установления всею данной мне властью и в соответствии с законом».

В своем отношении к католицизму королевские министры далеко не всегда проявляли подобную деликатность. Во время дворцового приема, устроенного для делегатов имперской конференции 1926 г., Уильям Косгрейв из Ирландского свободного государства надел орден, полученный от папы. Это заметил министр внутренних дел Джойнсон-Хикс, ревностный поборник протестантской веры, и пожаловался лорду Гранарду на «осквернение дворца и официального мероприятия, неслыханное со времен Реформации». Однако, как злорадно заметил Стамфордхэм, выражая свое недовольство, Джойнсон-Хикс явно ошибся адресом. Гранард тоже был католиком.

Однако даже король был выведен из себя тостом, произнесенным на одном католическом банкете в Ливерпуле: «За Его Святейшество папу и Его Величество короля!» Масла в огонь подлил Макдональд, написавший Уиграму: «Ливерпульский тост является настоящей государственной изменой, и мне безразлично, если кто-то узнает мое мнение по этому вопросу… Здесь два чудовищных недостатка: во-первых, то, что папа оказался впереди короля, а во-вторых — что их вообще свели вместе».

Через несколько дней премьер-министр направил второе письмо, уточнив, что там, где он написал «государственная измена», следовало написать «подстрекательство к мятежу», — как Уильям Спунер, который в конце проповеди объявил: «Там, где говорил „Аристотель“, я имел в виду апостола Павла». Конфликт был в конце концов разрешен папой, который согласился, что его имя не должно употребляться в тостах во время банкета, а лишь упоминаться в благодарственной молитве перед его началом.

Утверждая назначения на церковные должности по распоряжению премьер-министра, король обычно проявлял удивительную терпимость. «Мне нравится Хенсли Хенсон, — говорил он про одного вновь назначенного епископа, которого некоторые считали еретиком, — он очень приятный парень». Он также лично рекомендовал будущего архиепископа Уильяма Темпла на вакантный пост каноника в Вестминстерском аббатстве, «несмотря на его нетерпеливость и любовь к переменам». Но иногда он судил о религиозных вопросах со строго иерархических позиций, будто о подразделении военно-морского флота, построенном на молитву. Так, он не позволил Э. Х. Феллоузу, младшему канонику церкви Святого Георгия в Виндзоре, стать членом капитула, хотя тот был признанным специалистом по музыке XVI–XVII вв. Это стало бы, заявил король, слишком большим повышением для человека с «нижней палубы».

Ни одна супружеская пара не могла служить олицетворением добродетели христианского брака в большей степени, нежели король Георг и королева Мария. «Не бойтесь сделать мне большую цифру „V“, — говорил он художнику, ответственному за создание эскиза новой монеты с его изображением. — Я не хочу, чтобы меня путали с каким-нибудь другим Георгом». Тем не менее и он, и королева проявляли сострадание к тем, кто оступился. Когда родители юной Мекленбург-Штрелиц обнаружили, что их дочь беременна от лакея, и запретили ей поездку на юг Франции, именно королева Мария (тогда еще герцогиня Йоркская) стала утешать кузину и ежедневно выезжать вместе с ней на прогулку. Король также проявлял снисхождение, когда подобные случаи происходили в королевских имениях. Однако это распространялось только на частную жизнь — в официальной же строго соблюдалось положение, согласно которому разведенные или даже проживающие раздельно мужья и жены не могли быть принятыми при дворе.