Читать книгу "Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго - Андре Моруа"

В то же самое время Виктору Гюго напомнила о себе госпожа д’Онэ, проживавшая на улице Риволи в доме № 182, и попросила у него денег. «Я подарил ей две тысячи франков, – записал он. – Послал немедленно». Кто разбивает сердца, платит за это.

V

«Искусство быть дедом»

В 1877 году Гюго опубликовал сборник стихов «Искусство быть дедом». Он всегда любил детей, он понимал их, он искренне восхищался их самобытностью, естественностью, поэтичностью. Трагически лишившийся сыновей и дочерей, он горячо привязался к своим внукам и питал к ним благоговейную любовь. Жорж был красивый и серьезный мальчик, Жанна – веселая шалунья. Дедушка играл с ними, рисовал их портреты, хранил их башмачки, как Жан Вальжан хранил детские башмачки Козетты. Он записывал их словечки.

Жанна говорила: «Я была просто прелесть какая умная у Папапа, ни одних слов не говорила». Записная книжка Гюго, 31 октября 1873 года: «Жорж нарушил запрещение матери, касавшееся банки с вареньем, и после этого сказал мне: «Папапа, можешь ты мне позволить, что я ел нынче утром варенье?..» 29 октября: «Вчера вечером я нашел у себя в постели куклу: Жанна положила ее на подушку, чтобы она „побаинькала“ (поспала) вместе с Папапа». Подобные находки приводили его в восторг. Он позволял внукам раскладывать игрушки на его рукописях. 12 ноября 1873 года: «После завтрака поехали в Сен-Манде, она (Ж. Ж.), я и маленькая Жанна. Бедная моя дочь устроена сколь возможно хорошо; она спокойна, чувствует себя хорошо. Жанна поцеловала свою тетю и много говорила о ней на обратном пути…» По дороге домой остановились, зашли в кондитерскую. В четыре с половиной года (14 февраля 1873 года) Жорж присутствовал на возобновленном представлении «Марион Делорм» и на следующий день твердил с утра до вечера: «Вот в красном там палач проходит!» Около собора Парижской Богоматери Жорж с гордостью говорил: «Башни Папапа». Гюго торжественно делал надписи на своих книгах, которые дарил внукам. На экземпляре «Грозного года», предназначенном Жоржу, он написал: «Жоржу – через пятнадцать лет»:

Спокойно подвожу итог пути: Мне суждено уйти, тебе – расти…

А на экземпляре, подаренном Жанне, было написано:

Ты – ангел в этой жизни трудной, странной. Стань женщиной, но… оставайся Жанной!

Он требовал от снохи, чтобы его маленькие внуки Жорж и Жанна присутствовали на всех званых обедах. Няньки могли уложить их в постель только в одиннадцать часов вечера. Но иногда, вспоминает Жорж, «мы засыпали прямо за столом, убаюканные гулом голосов. Эдмон Гонкур мне рассказывал, что как-то раз Жанна уснула с куриной ножкой в руке, уткнувшись щекой в тарелку…».

В дни больших празднеств дети пили за здоровье дедушки. «Я, самая маленькая, пью за самого большого», – сказала Жанна 26 февраля. Слова, вероятно, придумал Мерис или Вакери. На своих именинах Жанна робко просила: «Скажите мне тосту». Если дед ворчал на нее, Жанна стыдила его: «Зачем бранишь, когда тебя любят?» Трехлетней Марте Феваль, когда она расшалилась, шестилетняя Жанна строго сказала: «Марта! Виктор Гюго смотрит на тебя». Дедушка рассказывал им сказки: «Злой мальчик и добрая собака», «Глупый король и умная блоха». На кусочках картона он рисовал для внучат гусиным пером картинки, служившие хорошими и плохими отметками за поведение, они находили эти рисунки за столом под своими салфетками. «Иногда, – вспоминает Жорж Гюго, – на рисунках улыбались ангельские личики кудрявых деток в венках из звезд или же фантастические птицы с открытым клювом заливались песнями на цветущих ветках…»

Сборник «Искусство быть дедом» частью создан из заметок в записных книжках «обожающего и восхищенного» деда. Некоторые стихотворения в этой книге («Луна», «Жанну посадили в темный чулан») были стихотворным переложением детских «словечек». В других старик-дед выражал свои чувства, удивляясь тому, что он, который боролся с императором, оказался «побежден» ребенком (Victor sed victus[244]). Но он полагал, что поэт всегда должен переходить от житейского взгляда на мир к проникновению в его тайны. В Зоологическом саду он смотрел на ужасных чудовищ и глазами детей, и глазами мудреца. Малышам было страшно, но иногда и очень смешно, Старец же думал:

Я думаю, Господь привык работать спешно, Но обвинять Творца не следует, конечно, — Его, который, всем вниманье уделя, Сумел изобрести цветенье миндаля И радугу взметнул над укрощенным Понтом, Коль рядом ставит он колибри с мастодонтом. Сказать по правде, вкус плохой у старика. То гидру прячет в ров, то в яму червяка, И Микеланджело, божественный и жуткий, Перекликается с раблезианской шуткой. Таков Господь. Таким Его я признаю[245].

Тут он заступался и за Господа Бога, и за поэта Гюго, за контрасты в природе и за антитезы в поэзии. Перед клеткой с тигром дети говорили: «Посмотри, какая большая кошка!» Поэта же приводило в смятение позевывание скучающего зверя, его раскрывшаяся пасть, и он с упоением видел, как «смешались здесь и ужас и любовь». А так как поэтическое совершенство мастера все возрастало, он без труда дополнил свой сборник стихами, созданными «из ничего», – то далекими от всякой действительности, как, например, «Вечернее», то импрессионистскими, как стихи об утренних шумах на острове Гернси:

Голоса… Голоса… Свет сквозь веки… Гудит в переулке На соборе Петра затрезвонивший колокол гулкий. Крик веселых купальщиков: «Здесь!» – «Да не медли, живей!» Щебетание птиц, щебетание Жанны моей. Оклик Жоржа. И всклик петуха во дворе. И по крыше — Раздражающий скреб. Конский топот – то громче, то тише. Свист косы. Подстригают газон у меня под окном. Стуки. Грохот тяжелых шагов по железу, как гром. Шум портовый. Шипенье машин паровых. Визг лебедки. Музыка полковая. Рывками. Сквозь музыку – четкий Шаг солдат. Голоса. Два француза. Смеющийся бас: «Добрый день!» Я заспался, как видно. Который же час? Красношейка моя заливается. На наковальне Молотков перебранка из кузни доносится дальней. Плеск воды. Пароход на ходу задыхается, споря С необъятною гладью, с могучим дыханием моря[246].

Сборник имел большой успех. Людям приятны простые и сладкие волнения. Образ старика, который с любовью приемлет свою роль деда, всегда будет нравиться. Притом было столько новизны в стремлении обожествить детей, подобно тому как множество поэтов обожествляли своих возлюбленных. «Создателю „Легенды веков“, – писал Теодор де Банвиль, – только ему одному и могло прийти это желание, и будет совершенно правильно сказать, что в искусстве и в поэзии тема „Дитя“ началась именно с него, наполнилась жизнью только с его творений…» Первое издание сборника было распродано за несколько дней; за ним быстро последовало несколько переизданий. Жорж и Жанна стали легендарными детьми, Париж восхищался ими, как Лондон своими наследными принцами.