Читать книгу "Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго - Андре Моруа"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дьявол и его влечения
Еще до гроба материя вас покидает.
Умилительные прогулки с Жоржем и Жанной, ангельские стихи любящего деда не должны искажать образ Виктора Гюго в последние годы его жизни. Преклонение перед детской чистотой не положило конец любовным похождениям старика. 11 января 1877 года Алиса объявила Виктору Гюго, что после шестилетнего вдовства она выходит замуж за Эдуара Локруа, депутата от департамента Буш-дю-Рон, бывшего секретаря Ренана, остроумного и язвительного журналиста. Собираясь заказать извещения о браке, она выразила желание, чтобы в числе извещающих фигурировал и ее знаменитый свекор, то есть она просила, чтобы сам Виктор Гюго сообщил, что вдова его сына Шарля перестанет носить «громкое имя» Гюго. Чтобы поддержать иллюзию о дружной семье, поэт согласился.
Виктор Гюго – Алисе, 27 марта 1877 года
Дорогая Алиса, вы знаете, что я никогда не рассылаю извещений… Однако ради вас я нарушу свои привычки в этом вопросе: не хочу отказать вам в вашей просьбе, которую вы выразили так мило и ласково, так изящно и грациозно. Раз вам этого хочется, поставьте мою фамилию в ваших извещениях. Что касается Луи Лана и Вакери[247] – выбор вы сделали прекрасный.
Но вот Алиса, как ей показалось, нашла в одном из стихотворений Гюго намек на вдов, не сохранивших верность покойным мужьям, и была этим опечалена. Приняв к сердцу ее огорчение, Гюго написал ей: «Милая, дорогая и прелестная Алиса, дочь моя, дитя мое, успокойтесь. Это стихотворение написано больше года тому назад, – могу показать вам рукопись. Я, как и вы, знаю, что вы доверили свою судьбу доброму и великодушному человеку. У меня только одна мысль – благословить вас».
После брака снохи Гюго стал более свободен в своих действиях. И он злоупотреблял этим, хотя ему было уже семьдесят пять лет. Однако он прекрасно сознавал все беды, ожидающие влюбленного старика. Недаром он задумал написать комедию «Развращенный Филемон», оставшуюся в виде наброска, в котором безжалостно высмеивал себя самого. Филемона нисколько не удерживала скорбь нежной Бавкиды, он поддался колдовскому очарованию молодой Аглаи:
Возвратившись домой после распутства, Филемон нашел Бавкиду мертвой от нищеты и горя. В отчаянии он попытался найти себе убежище у своей возлюбленной, но Аглая жестоко посмеялась над старым вздыхателем, бормотавшим меж приступов кашля: «Люблю тебя». Конец сценария: «Над стариком опускается тьма ночная. Это дьявол, дьявол, искуситель людей, опьянил его любовью, приняв образ Аглаи. Бавкида же была его ангелом. Все это говорится в заключительной сцене среди небесной лазури, после смерти…»
По этой суровой концовке видно, что Филемон осуждал себя. Душа не прощала «гнусных плотских утех». К тому же они были утомительны даже при такой телесной мощи, как у Гюго. «Первое предупреждение, gravis cura[248]», – заносил он в свою записную книжку, а 30 июня 1875 года: «У меня было странное явление внезапной потери памяти. Оно длилось около двух часов…»
Он изнурял себя также литературной и общественной деятельностью: издал «Историю одного преступления», которую считал более актуальной, чем когда-либо, поддерживал кандидатуру Жюля Греви, выступал с красноречивой хвалой Вольтеру на празднествах по случаю столетия со дня его смерти, председательствовал на международном литературном конгрессе. Это было слишком много даже для Титана. В 1878 году, в ночь с 27 на 28 июня, в ужасную жару, после обильного обеда и яростного спора с Луи Бланом по поводу торжеств в честь Вольтера и Руссо, у него случилось легкое кровоизлияние в мозг – речь стала затрудненной, движения неверными. Но он быстро пришел в себя и уже на другой день, несмотря на уговоры всех домашних, хотел было отправиться к Alba на набережную Турнель. «Дорогой мой, любимый мой, – писала ему Жюльетта в пятницу 28 июня в семь часов вечера, – ты мне показался… несколько утомленным…» Два доктора – Аликс и Сэ, – с тревогой наблюдавшие за ним весь день, дали ему понять, что впредь он должен отказаться от всяких плотских радостей. «Но, господа, – наивно сказал Гюго, – согласитесь, что природа должна была бы предупредить!» Бавкида-Жюльетта умоляла его поскорее уехать на Гернси, он в конце концов сдался, и 4 июля они уехали.
На острове он быстро оправился. Но алчные нимфы продолжали ему писать через посредничество Поля Мериса. Жюльетта, которая на этот раз жила в «Отвиль-Хауз», видела, как после получения почты Гюго рассовывал по карманам конверты. В своих ежедневных «писулечках-каракульках» она заклинала его соблюдать свое достоинство.
20 августа 1878 года
Гордое преклонение души моей перед тобою относится к божественной твоей сущности, а вовсе не к грубому идолу животной любви и циничного распутства, которым ты не можешь быть. Твоя ослепительная всемирная слава озаряет и твою личную жизнь. Заря твоей жизни была чиста, надо, чтобы ее сумерки были достойны уважения, были священны. Ценой оставшихся мне дней жизни я хотела бы уберечь тебя от ошибок, недостойных твоего гения и твоего возраста…
Он дулся, отвечал резко и дал ей прозвище классная дама. Ну как она может, спрашивал он, принимать всерьез письма «сумасшедших истеричек»? «Я чувствую, что моя душа неразрывно связана с твоей душой», – писал он ей. Но Жюльетта, ожесточившаяся, униженная, раздраженная, проявляла тогда «особую озлобленность». «Для нее все становилось предлогом для ссоры, даже на Гернси, – говорит Жуана Леклид, жена секретаря Виктора Гюго. – Эта женщина, которая пошла бы на смерть ради него, с каким-то удовольствием наносила ему булавочные уколы… В результате этих вечных ссор больной поэт находился в нервном, раздраженном состоянии и изливал его на близких к нему людей… Однажды утром произошло крупное объяснение по поводу письма, присланного их бывшей горничной. Госпожа Друэ вскрыла письмо, засим последовали слезы и скрежет зубовный… Едва все стихло, разразилась новая буря по поводу „мешочка“, обнаруженного в тайнике рабочего кабинета, куда госпожа Друэ частенько вторгалась и все переворачивала там вверх дном».
В «мешочке», помеченном инициалами «В. Г.», лежало пять тысяч франков золотом. И тут вопрос поставлен был весьма грубо: «Для оплаты каких любезных услуг предназначались эти пять тысяч франков? В другой раз поднялся страшный шум по поводу записных книжек пятилетней давности, найденных в каком-то углу и содержавших в себе имена женщин. Последовали слезы, упреки, ссора…» А как-то раз вечером Гюго для потехи пошел прогуляться по улице Корне, которая на Гернси отведена была для продажной любви. «Госпожа Друэ устроила своему другу яростную сцену и заявила нераскаянному грешнику, что она решила расстаться с ним и что решение ее бесповоротно». Уеду в Иену, говорила она, доживать свой век около племянника Луи Коха и троих внучатых племянников. В октябре она все еще колебалась, ехать ли ей с Гюго в Париж, предлагала его свояченице Жюли Шене, остававшейся хранительницей «Отвиль-Хауз», разделить с ней ее одиночество. Но все же 9 ноября престарелые любовники вместе отплыли на пароходе «Диана».
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго - Андре Моруа», после закрытия браузера.
