Читать книгу "Я пытаюсь восстановить черты - Антонина Пирожкова"

В папках, изъятых НКВД при аресте Бабеля, находились следующие произведения:

1. Подготовленная к печати книга «Новые рассказы».

2. Дневник и записные книжки.

3. Переводы рассказов Шолом-Алейхема.

4. «Адриан Маринец» — рассказ в анонсе журнала «Новый мир» на 1932 год.

5. «Демидовка» — рассказ к циклу «Конармия».

6. «Весна» — рассказ в анонсе журнала «Новый мир» на 1932 год.

7. «День Начдива» — замысел к «Конармии».

8. «Коля Топуз» — повесть о налетчике, приспосабливающемся к советской действительности.

9. «Лепин» — замысел к «Конармии».

10. «Лошадиный роман» — наброски.

11. «Медь» — рассказ в анонсе журнала «Новый мир» на 1932 год.

12. «Повесть о двух китайцах в публичном доме» — по свидетельству В. Шкловского, Бабель работал над ней в 1919 году.

13. «Приезд жены» — замысел к «Конармии».

14. Роман о чекистах — Бабель работал над ним, кажется, в 1925 году. Во время нашей совместной жизни Бабель над этим романом не работал.

15. «Сын Апанасенки» — замысел к «Конармии».

16. «Три военкома» — замысел к «Конармии».

17. «У Троицы» — рассказ в анонсе журнала «Новый мир» на 1932 год.

18. Рассказ об одесских рыбаках в советское время (1930 годы).

19. Письма к А. Н. Пирожковой из Парижа и Италии.

И многое другое…

Известные нам сегодня произведения Бабеля составляют небольшую часть написанного им. Немало уже готовых рассказов при жизни автора не издавалось.

На Западе многие, начиная с Лайонела Триллинга, утверждали, что Бабель в последние годы перестал писать. Это неверно. Он очень много писал, ему хотелось работать, но он не торопился издавать свои произведения в силу требовательности к себе. Бабель считал, что «не имеет права писать плохо». Именно об этом он говорил на съезде писателей. Слова Бабеля на съезде: «У нас отняли единственное право — право плохо писать» на Западе расценили как мужественный поступок — как заявление, что отняли право писать как хочется, о том, о чем думаешь. Они расценили эти слова так, что Исаак Бабель, не желая писать иначе, замолчал, не пишет совсем.

Он любил, чтобы написанные вещи вылеживались, чтобы затем к ним возвращаться по нескольку раз. Об этом он писал, об этом говорил с друзьями, например с Эренбургом. С публикацией Бабель никогда не торопился, он как будто боялся выпустить написанное из своих рук, считая, что над ним можно еще поработать, можно его улучшить.

Редактор журнала «Новый мир» Вячеслав Павлович Полонский в 1931 году записал в своем дневнике: «Он — замечательный писатель, и то, что он не спешит, не заражен славой, говорит о том, что он верит: его вещи не устареют и он не пострадает, если напечатает их позже».

А. М. Горький о Бабеле: «Это — человек очень крупного и красочного таланта и человек строгих требований к себе самому… Бабель — большая надежда русской литературы». Горький говорил еще, что Бабель «туго и надолго заряжен». Уже одно это подтверждает то, что Бабель не писать не мог.

Многое из того, что было написано, в то время нельзя было опубликовать из-за цензуры. Бабель не мог быть неправдивым, когда писал о нашей жизни, а это не пропускалось. С каждым годом цензура становилась всё строже, а возможно, даже то, что Бабель издал в двадцатых годах, не прошло бы в тридцатых.

Таким образом, большинство его рассказов хранилось дома в папках, а для заработка он брал работы для кино. Занимался и переводами с идиш Шолом-Алейхема, Давида Бергельсона и других. И вот, когда он задумал, по его собственным словам, нанести свой второй удар (первым он считал появление в печати «Конармии») — осенью 1939 года должна была выйти книга «Новые рассказы», — в мае его арестовали, не дав закончить уже почти готовый труд.

Рукописи исчезли, а Бабеля расстреляли. Такому варварству и такой жестокости нет прощения, и сколько бы времени ни прошло, этого невозможно забыть.

Бабель погиб в самом расцвете своих творческих сил. Сколько прекрасных произведений он мог бы еще создать! Для этого все было подготовлено, собран необходимый материал. Мне нестерпимо больно сознавать, что расстрелян был не только мой муж, но и выдающийся писатель и очаровательный человек.

Франция, 1991 год

Среди работавших у меня исследователей творчества Бабеля была француженка Доменик Ватье. В 1990 году Доменик, вернувшись в Париж, подала идею об издании дневника Бабеля на французском языке сотруднице парижского издательства «Балло» Катрин Терье. Обсудив эту идею со своим начальством, Катрин тотчас решилась ехать в Москву для переговоров со мной. Эта отчаянная женщина появилась у меня дома на девятом месяце беременности — с большим животом и в протертых на коленях джинсах, в Париже такие джинсы были в моде. И я дала согласие на издание дневника Бабеля в издательстве «Балло». К осени 1991 года книжка вышла, и издательство пригласило меня с дочерью приехать в Париж.

В Париж мы прилетели 17 сентября 1991 года вечером. В аэропорту встречали нас Катрин Терье, Доменик Ватье и главный редактор издательства «Балло» месье Партуш — симпатичный, с добрым лицом, всегда улыбающийся мужчина с длинными седыми волосами.

Поселились мы в гостинице XV века в центре Парижа в небольшом номере с окнами, выходящими на узкую улицу Грегуар де Груа. Напротив наших окон располагался жилой дом с мансардами под самой крышей. Утром следующего дня мы с Лидой направились в издательство «Балло», где познакомились со всем штатом сотрудников, главным образом с девушками, работавшими над изданием «Дневника Бабеля 1920 года». Внутренний дворик издательства был очарователен. По стенам расставлены цветы в квадратных и продолговатых ящиках, а пол выложен крупным камнем. Правда, ходить по этим камням на высоких каблуках было очень трудно, и Лида на следующий день купила мне удобные черные замшевые туфли. Утром у нас были назначены встречи с двумя журналистами. Первый, Эжен Маннони, уже опубликовал статью о дневнике в журнале «Экспресс» и теперь хотел взять у меня интервью. Вопросы касались гибели Бабеля, того, как был найден его дневник и как я работала над ними. Сразу же после этого интервью появился журналист Мэтьон Линдон из газеты «Либерасьон», который задал примерно такие же вопросы. И уже на следующее утро в газете появились интервью со мной.

На следующий день — снова интервью. Первым был симпатичный парень из очень влиятельного в Париже католического журнала. Я боялась вопросов о религии, но их и не было. После католика пришла молодая девушка из еврейского журнала. А поздно вечером предстояла еще дальняя поездка в другой еврейский журнал.

Назавтра была телевизионная запись. Сначала вопросы-ответы, потом нас с Лидой попросили пройтись по мосту, постоять у перил и посидеть на скамье, разговаривая друг с другом. Я не очень люблю телевидение и в Москве отвергала все просьбы. Но тут делать было нечего, надо отрабатывать бесплатную гостиницу, чудные завтраки и вообще хорошее отношение к нам всех сотрудников издательства.