Читать книгу "Я пытаюсь восстановить черты - Антонина Пирожкова"

Следующий день, 21 сентября, по расписанию должен был быть свободным, но газета «Монд» захотела тоже сделать материал, и в четыре часа дня в гостиницу пришла журналистка Николь Занд и месье Партуш с сотрудницей из издательства. Николь Занд вела литературный раздел в «Монд». И когда-то была женой главного редактора этой газеты.

Итак, в печати появилось несколько интервью со мной, и книги Бабеля — и русский двухтомник, который здесь стоил 300 франков, и французские переводы, и недавно вышедший «Дневник» — стали продаваться более активно. Так нам говорили в книжных магазинах, куда мы заходили с Катрин. По словам издательства «Балло», «Дневник» продавался хорошо — они были довольны.

Конечно, не все время моего пребывания в Париже было посвящено встречам с журналистами и издателями. Мне удалось довольно подробно посмотреть город. Поразила невиданной красоты часовня Сент-Шапель — построенная в XIII веке жемчужина европейской готики. Рассматривая скульптуры и витражи в часовне, я думала о том, что здесь бывал и Людовик Святой, да и все Людовики, Мария-Антуанетта. И мне становилось грустно, что нет ничего вечного, что все проходит.

Нам позвонил Пьер, давнишний друг Наташи Бабель; оказалось, что Наташа попросила его нас опекать. Пьер заехал за нами на машине и спросил, куда мы хотели бы поехать. Я назвала Булонский лес. Лес оказался довольно большим, но он был весь изрезан асфальтовыми дорожками. Вдоль дорожек стояло множество машин, а их владельцы либо гуляли по лесу, либо тут же на траве отдыхали, пили оранжад и другие напитки. После прогулки мы заехали к Пьеру в его рабочее ателье. Он — режиссер, делает научные фильмы на медицинские темы. Три марша крутой и витой лестницы вели в ателье, где на стенах висели увеличенные в пять тысяч раз фотографии тромбов и на столах расставлена масса приборов.

Между тем наша рабочая жизнь продолжалась, и 24 сентября сотрудники издательства «Балло» повезли нас в Дом радио — большое здание с красивым круглым двором. Я волновалась, потому что как раз в это время внук Андрей находился в воздухе — летел в Америку, где он должен был остановиться у Наташи Бабель. Несмотря на мое волнение, интервью прошло благополучно — журналисты остались довольны. Забавно, что на радио меня поначалу приняли за Людмилу Петрушевскую.

На обратном пути на втором этаже Дома радио мы напали на музей Моцарта. В музее все было устроено так, как было при жизни Моцарта начиная с его детства в Зальцбурге: его инструмент, восковые фигуры отца, матери и сестры, его жены Констанции, Сальери, других людей из его окружения. Была восстановлена и обстановка дома Моцарта.

Вечером 25 сентября месье Партуш и Катрин организовали нам с Лидой встречу с Симоном Маркишем и Владимиром Береловичем[55] в кафе «Прокоп». Кафе это было основано еще в 1686 году; здесь бывали Вольтер и Руссо, Бомарше, Бальзак, Верлен, Гюго. Бывали здесь и энциклопедисты — от Дидро до Бенджамина Франклина, революционеры Робеспьер, Дантон и Марат, а затем и лейтенант Наполеон Бонапарт. Мы заказали самые экзотические блюда: устрицы, улитки, мидии, семгу в различных видах, даже какую-то поджелудочную железу. Официант прямо у нашего стола готовил блинчики; он посыпал их сахарной пудрой и полил ромом; на раскаленной сковороде вспыхнуло пламя. Так, за беседой, мы просидели в знаменитом этом кафе до полуночи, после чего щедрые хозяева проводили нас с Лидой до отеля.

27 сентября вечером за нами заехала сотрудница издательства «Балло» Женевьева и отвезла на такси в книжный магазин «Эпиграмм». Перед витриной стояли стенды с книгами Бабеля, его портретами и вырезками из газет. В магазине меня усадили за столик в шикарное кресло, я должна была подписывать книги тем, кто захочет их купить, и общаться с читателями. Из-за сильного дождя посетителей было немного, но первым, кому я подписала книгу, оказался бразильский писатель, лауреат Нобелевской премии Жоржи Амаду — седой человек в дождевике с капюшоном. Подходили читатели, пришел Симон Маркиш, посидел со мною рядом. Журналистка с фотоаппаратом весь вечер делала снимки.

Моя, как теперь говорят, автограф-сессия продолжалась два часа, от шести до восьми вечера. За это время я познакомилась со всеми сотрудниками магазина, директор сказал, что за один день они продали 300 экземпляров книг Бабеля, и это потрясающе, сотрудники магазина жали мне руки и улыбались, а мне-то показалось, что из-за дождя книг продали немного.

На следующий день мы были приглашены на литературно-политическую встречу в Сенате под названием «День политической книги в Сенате». Все основные новости в то время приходили с Востока, поэтому и в президиуме, и в зале было много русских. Я сидела рядом с Лидой и Катрин, которая присутствовала как переводчица; на столе передо мной стояла табличка с моим именем и книга «Дневник Бабеля 1920 года». На других столах я заметила таблички с именами «Владимир Буковский», «Елена Боннэр». Кстати, оказалось, что Боннэр, которая должна была представлять книги Сахарова, из Москвы не приехала. Буковский рассказал нам позже, что ей удалось в архиве КГБ получить дело ее отца, и то, что она из него узнала, так подействовало на Елену Сергеевну, что она слегла с сердечным приступом. Из русских, помимо Буковского, мы встретились с Леонидом Плющом, Олегом Волковым, Юрием Афанасьевым и Олегом Калугиным. Люди подходили к нашим столам, брали книги, смотрели в основном на заглавия и на цены и отходили. Нам это надоело, и мы при помощи месье Партуша пробрались внутрь Сената, где в это время шло заседание. А в два часа дня объявили перерыв на обед. Нас усадили за шикарно накрытый стол, где перед каждой тарелкой стояло по четыре бокала: с водой, с белым и красным винами и шампанским с клубничным сиропом. Во время обеда Катрин заявила, что кормят нас не очень богато: у Миттерана, дескать, кормили лучше. (Оказывается, она сопровождала Синявского на обед с Миттераном.) Рядом со мной сидел человек из Иерусалима, который заседал когда-то в кнессете. Он рассказывал, что в Израиле на улицах слышится главным образом русская речь, что русские евреи хорошо адаптируются в Израиле и что Бабеля там любят повсеместно. Напротив меня сидел председатель Нобелевского комитета, симпатичный швед, немного говорящий по-русски. После обеда мы вернулись в зал, где начались выступления и ответы на вопросы собравшихся. Буковский, который только что провел месяц в Москве, был настроен явно пессимистически, а Афанасьев заявил, что он не такой пессимист. Но у нас уже не было времени слушать выступления Афанасьева и Калугина, и мы покинули здание Сената.

На следующий день после встречи в Сенате мы с Лидой отправились подыскивать для нас новую гостиницу: официальный наш визит, оплачиваемый издательством «Балло», подходил к концу, а нам хотелось задержаться в Париже. В поисках гостиницы мы в сопровождении Катрин и двух ее детей погуляли по городу. Пройдясь пешком вдоль Сены, мы пересекли мост Неф и оказались в месте гулянья парижан. Запомнились обсаженные цветами аллеи, фонтаны, детские площадки. Современная скульптура соседствовала со старинной церковью Сент-Эсташ, самой красивой после Нотр-Дам. Парижане отдыхали прямо на газонах; кто лежал не спине, кто сидел, поодиночке и группами. Место это — бывшее «Чрево Парижа». В тот день в Париж со всей страны съехались фермеры; они устроили манифестацию, требуя повышения цен на сельскохозяйственные продукты.