Читать книгу "Вампир Лестат - Энн Райс"

В ту ночь я чувствовал себя ничуть не менее комфортно, чем всобственной библиотеке в Риме. Откровенно говоря, в таверне мне нравилось дажебольше. Везде, где бы я ни был, я искал подобные этому местечки, удобноустраивался за столиком у стены, зажигал свечу, раскладывал перед собойписьменные принадлежности, пергамент и писал. Пожалуй, лучше всего мнеработалось именно в вечерние часы, когда в таких заведениях было наиболее люднои шумно.

Сейчас, оглядываясь назад, я особенно ясно понимаю, что всюсвою жизнь провел в самой гуще событий и страстей. Я привык думать, что мненичто не может причинить вред.

Я был незаконнорожденным сыном и вырос в богатом домеблагородного римлянина. Меня любили, баловали и позволяли делать все, что мнехотелось. Моим законнорожденным братьям приходилось думать о женитьбе, ополитике и военной службе. К двадцати годам я стал ученым человеком илетописцем и часто во время пиров становился зачинщиком споров по тому илииному историческому или военному вопросу.

Отправляясь в путешествие, я не испытывал недостатка вденьгах, и у меня были такие документы, которые открывали передо мной вседвери. Сказать, что жизнь была ко мне благосклонна, пожалуй, будет чересчурмягко. Я был на редкость счастливым человеком. Но, что самое главное, жизньникогда не казалась мне скучной и не нанесла ни одного серьезного удара.

Меня не покидали ощущение восторга и сознание собственнойнеуязвимости. Впоследствии они сыграли в моей судьбе такую же важную роль, какгнев и сила духа в твоей или отчаяние и жестокость в жизни многих других. Этичувства вдохновляли меня и поддерживали мой дух.

Однако продолжу… Если мне и не хватало чего-то в моей полнойприключений жизни – хотя в те годы я мало думал об этом, – так это любвимоей матери, которую я не знал. Она умерла в момент моего рождения, и мне былоизвестно только, что она была рабыней из племени воинственных галлов, воевавшихпротив Юлия Цезаря. От нее я унаследовал светлые волосы и голубые глаза. Крометого, ее сородичи, судя по всему, были настоящими гигантами. Уже в раннейюности я был намного выше моего отца и братьев.

Должен признаться, что мои галльские предки меня малоинтересовали.

Я путешествовал по Галлии как образованный римлянин,совершенно не думая о том, что и во мне течет кровь варваров. Мои представленияи убеждения ничем не отличались от обычных для моего времени. Я был уверен, чтоЦезарь Август – величайший из правителей и что в благословенный век владычестваРима старые предрассудки и суеверия во всей Римской империи уступили местозакону и разуму. Не было такого места, куда бы не протянулись из Рима дороги,по которым двигались солдаты, ученые и торговцы.

В тот вечер я работал как сумасшедший, записывая своинаблюдения и описывая людей, которые заходили в таверну. Это были дети поистиневсех рас и народов, говорившие на более чем дюжине разных языков.

Сам не знаю почему, но мне в голову пришла вдруг довольностранная мысль относительно жизни вообще, которая из смутного беспокойствапереросла в едва ли не навязчивую идею. Я запомнил, что она появилась в моейголове именно в тот вечер, потому что, как я считал, сама идея впоследствииоказалась тесно связанной с дальнейшими событиями. Однако на самом деле то, чтоэта мысль возникла в последние часы моего существования в качестве свободногоримского гражданина, было не более чем совпадением.

Сама же идея состояла в существовании кого-то, кто видел изнает абсолютно все. Я не имел в виду некое сверхъестественное существо, скореея думал о наличии на Земле вечного разума и вечного знания. Мысль эта,выраженная определенным практическим образом, одновременно и волновала иумиротворяла меня. Существует где-то некое сознание, которому известно все то,что я видел за время своих путешествий, которому известно, как выглядел городМассилия шестьсот лет назад, когда сюда пришли первые греческие купцы, что икак происходило в Египте во времена, когда строились пирамиды Хеопса. Кому-тоизвестно, каким был свет в тот ранний вечер, когда перед греками пала Троя, очем говорили между собой в своих маленьких домиках греческие крестьяне занесколько минут до того, как под натиском спартанцев рухнули защищавшие грековстены.

О том, кто бы это мог быть, я имел весьма смутноепредставление. Однако сознание того, что ничто духовное – а знание, безусловно,духовно – для нас не потеряно, действовало на меня успокаивающе.

Размышляя над этим, я выпил еще немного вина и началзаписывать свои мысли. И тут я понял, что моя идея является скорее неубеждением, а предубеждением. Я просто ощущал существование вечного разума…

И воплощением его была та самая история, которую я писал. Ястарался объединить исторические факты, которым сам был свидетелем, своинаблюдения, сделанные в самых разных землях, описания народов, там обитавших, стеми письменными источниками, которые дошли до нас от греков – трудамиКсенофонта, Геродота и Посейдония, – чтобы создать единую картину вечногознания, существовавшего в мое время. В сравнении с истинным знанием мой трудбыл не более чем его слабым и ограниченным подобием.

Около полуночи я почувствовал, что устал, и впервые задолгое время оторвался от работы. Выйдя из состояния напряженнойсосредоточенности, я поднял голову, огляделся и заметил, что в таверне что-тоизменилось.

Стало намного тише. Точнее сказать, таверна была почтипуста. А напротив меня, спиной к залу, освещенный лишь мерцающим пламенемсвечи, сидел высокий светловолосый человек и молча смотрел на меня. Меня нестолько поразил его вид – хотя там было чему удивиться, – сколькоосознание того, что он уже какое-то время находится рядом и наблюдает за мной,а я его даже не заметил.

Как и все галлы, он был настоящим гигантом, ростом даже вышеменя. У него было удлиненное узкое лицо с мощной нижней челюстью и орлинымносом, а глаза под густыми светлыми бровями светились детскойнепосредственностью и умом. Я хочу сказать, что он производил впечатление человекана редкость умного и в то же время чрезвычайно юного и невинного. Однако он небыл молодым. Я был совершенно сбит с толку.

Поразило меня и то, что его густые и жесткие золотистыеволосы не были коротко острижены, как это было принято у римлян, а спускалисьдо самых плеч. Вместо туники и плаща, которые в то время носили повсюду, на нембыла подпоясанная ремнем короткая кожаная куртка, какие носили варвары доприхода Цезаря.

Этот странный человек с серыми глазами, пронизывавшими менянасквозь, выглядел так, словно только что вышел из леса. Он восхищал меня своимвидом, и я принялся лихорадочно описывать его внешность и детали одежды вполной уверенности, что он не сможет прочесть ни слова по-латыни.