Читать книгу "Франкенштейн. Подлинная история знаменитого пари - Перси Биши Шелли"

сплетались над извилистою тропой; узкая долина замыкалась высокими пирамидальными вершинами, покрытыми самой разнообразной вечнозеленой растительностью: высокими соснами, простершими в синем небе перистую зелень своих ветвей; падубом – старейшим обитателем здешних гор – и земляничным деревом с пунцовыми плодами и блестящей листвой. – После часа ходьбы мы вышли на полмили ниже порогов; ближе этого к ним подойти нельзя, ибо путь прегражден рекою Нар, которая сливается здесь с Велино. Затем по узкому естественному каменному мосту мы перебрались через реку, образуемую этим слиянием, и увидели пороги с той площадки, о которой я говорил выше. – Мы думаем еще раз посетить их в будущем году. Гостиница очень скверная, иначе мы пробыли бы тут дольше.

Вчера вечером мы приехали из Терни в местечко Непи, а сегодня прибыли в Рим через Campagna di Roma, о которой сказано столько плохого, но которая мне очень пришлась по душе; это – улучшенное издание Багшот-Хис, да к тому же еще Апеннины по одну сторону и Рим с собором Святого Петра – по другую; сама равнина пересечена ложбинами, заросшими падубом и земляничным деревом.

Прощайте. Мои домашние шлют Вам самые лучшие пожелания.

Преданный Вам

П. Б. Ш.

Напишу Вам на другие темы, как только получу что-нибудь от Вас. Пишите в Неаполь, до востребования.

Томасу Лаву Пикоку

Неаполь, 25 февраля 1819

Дорогой Пикок!

Я с большим интересом узнал, как продвигается дело с Вашим переездом в Лондон, особенно потому, что Хорейс Смит сообщил мне о преимуществах, которые это Вам сулит, – гораздо больших, чем я мог судить из Ваших слов. Никто не радуется любой Вашей удаче более искренне, чем я.

Мы сейчас собираемся из Неаполя в Рим. Окрестности здесь прекраснее любого другого места в цивилизованном мире. Я, кажется, еще не писал Вам об озере Аньяно и о Качча д’Астрони. С тех пор я видел то, что заслонило в моей памяти их пленительный образ. Обе эти местности представляют собою кратеры потухших вулканов; на угасший или дремлющий огонь природа набросила покровы в виде рощ дуба и падуба, расстелила над ним мшистые поляны, разлила прозрачные озера. Первый кратер (озеро Аньяно) – больше, и местность там более дикая; к воде спускаются пологие лесистые холмы, травянистые луга и виноградники, где лозы обвиваются вокруг тополей. Там обитает великое множество водяной птицы, совершенно ручной. Вторая местность (Качча д’Астрони), окруженная высокими и крутыми холмами, является королевским охотничьим угодьем; попасть туда можно только через дубовые ворота, откуда внезапно открывается вид на отвесные горы, замыкающие небольшую округлую долину. Горы густо заросли падубом, миртом и вечнозеленой калиной; под порывами ветра, пролетающего по ущельям, блестящая листва падуба сверкает на фоне темной зелени, как морская пена на синеве волн. Эта замкнутая долина имеет в окружности не более трех миль. Часть ее занимает озеро с крутыми берегами, поросшими вечнозеленой растительностью, с лесистым мысом, где замшелые ветви нависают над молчаливой водой, темно-лиловой, как итальянская полночь; остальное занимает лес, где все деревья огромны, в особенности дубы; их узловатые безлистные в эту пору ветви лохматы от лишайников и оплетены мощной и темной листвою плюща. Видные сквозь листву темные холмы, окружающие долину, придают всей картине прелестную задумчивость. Однажды мы видели там диких кабанов и оленя; а в другой раз (зрелище, мало соответствующее античному духу местности, где должен бы царить Аполлон) – короля Фердинанда, который целился в кабанов из зимнего охотничьего домика. Подлесок состоит главным образом из вечнозеленых растений, различных красивых папоротников, дрока и золотого дождя – разновидности дрока, с красивыми желтыми цветами, – а также мирта и восковницы. Ивы только что выбросили золотистые и зеленые почки и сверкали в зимнем лесу, подобно язычкам пламени. Видели мы и Grotto del Cane450, потому что ее осматривают все, но не позволили ради удовлетворения нашего любопытства мучить собаку451. Бедные животные медленно и печально виляли хвостами, покорные своей участи, – воплощение добровольного рабства. Действие газа, способного погасить факел, вызывает удушье, сопровождающееся таким ощущением, точно легкие разрывает изнутри какое-то острое орудие. Так сказал нам врач, который испробовал это на себе.

В 60 милях к югу от Неаполя находился греческий город Посидония, нынешний Пестум, где еще сохранились три этрусских храма – один почти полностью. Сейчас мы как раз вернулись оттуда. Погода отнюдь не благоприятствовала нашей экскурсии; после двух безоблачных месяцев полил проливной дождь. Первую ночь (23 февраля) мы провели в Салерно, большом городе, расположенном у глубокого залива, окруженного горами того же названия. В нескольких милях от Торре-дель-Греко мы вошли в ущелье, отделяющее перешеек от огромных скалистых массивов, которые образуют южную границу Неаполитанского залива и северную – залива Салернского. По одну сторону виднелся огромный конический холм, увенчанный развалинами замка и покрытый террасами возделанной земли всюду, где крутые склоны оврагов и лощин могут взрастить хоть что-нибудь, кроме падуба, способного укореняться в скале. По другую сторону возносились снежные вершины гигантской горы, чьи грозные очертания то скрывались, то открывались в клубах гонимых ветром облаков. В полумиле оттуда, среди апельсиновых и лимонных садов прелестного селения, повисшего над кручей, – где золотые плоды выделялись на фоне белых стен и темных листьев, менее многочисленных, чем плоды, – сверкало море. Его освещали лучи заходящего солнца. По краю обрыва шла дорога в Салерно. Ничто не могло быть великолепнее этого ландшафта. Огромные горы со снежными вершинами, покрытые редкостной и прекрасной растительностью здешнего края, пересеченные складками долин и темными ущельями, куда едва решилось бы проникнуть воображение, круто спускались к морю. Перед нами лежал Салерно, выстроенный на склоне, между горами и морем. За ним, смутно видимая сквозь грозу, вздымалась еще одна гора, прорезая небо. Внизу, в пропасти, куда спускалась дорога, в море выдавались скалистые мысы, где росли оливы и падуб или подымались разрушенные зубчатые стены какой-нибудь норманнской или сарацинской крепости. Мы заночевали в Салерно, а на другое утро (24 февраля) еще затемно поехали в Посидонию. Ночью была буря; путь наш пролегал по прибрежному песку. Было совершенно темно, и только пена длинных волн, с шумом разбивавшихся, смутно и холодно белела под беззвездным небом. Когда рассвело, оказалось, что мы едем пустынной равниной между Апеннинами и морем, то и дело пересекаемой причудливыми лощинами. Иногда попадается лес, а иногда только подлесок или кусты папоротника и дрока и высохшие за зиму плети ползучих растений. Кроме как в Альпах, я нигде не видел столь великолепных гор. Проехав 15 миль, мы достигли реки; мост был сломан, а вода стояла так высоко, что паром не взял наш